для передышки он кормит его из детской бутылочки, но вскоре ритм ускоряется. Живот парня набухает и пульсирует, практически содрогается в конвульсиях. <…> Наконец <…> Верхний вставляет два, затем три пальца в глотку нижнему, подставляя свой рот под повторяющиеся извержения [81].

Секс заставляет любовника делать подобные вещи. Если же мы не хотим этого, возлюбленная может попытаться заставить нас в надежде, что мы возбудимся от того же, от чего она. А если у нее не удастся, она бросит нас ради кого-то другого. Такие желания и их особую важность не всегда легко понять. Но иногда в любви (как и в самой жизни) приходится принимать то, чего мы не понимаем. Терпеть терпимое легко. Испытывает нашу терпимость то, что мы находим невыносимым.

Наличие необъяснимого в наших сексуальных желаниях придает достоверности психоаналитическим объяснениям любви и того «я», которое ее дает и получает. На что бы ни претендовал психоанализ, он предоставляет «богатый теоретический и концептуальный фундамент для создания рефлексивно упорядоченного нарратива о личности», возможность «выстроить свое прошлое „в одну линию“ с потребностями настоящего», что делает наши необъяснимые желания несколько более объяснимыми [82]. Психоанализ рассматривает наши любовные истории не с точки зрения науки или медицины, а как нечто герменевтическое, помогающее осмыслить наш опыт и «узнать о себе что-то новое, чем мы дорожим, сами того не понимая» [83].

* * *

Когда маленький ребенок голоден, он будто коснулся чего-то раскаленного, но чувствует не само касание, а заслоняющую его боль. С голодом то же самое: ребенок способен лишь кричать от боли или тревоги, вызванной им. Если у него хорошая мать, она научит его чувствовать голод. Услышав плач ребенка, она все поймет, утешит и покормит его. Она возвращает ему голод как ощущение, которое он способен испытать и вытерпеть: «Видишь, все не так страшно. Мама сделает так, чтобы это прошло».

Первая любовь – это любовь, выраженная в вышеприведенной истории (а вовсе не то, что так обычно называют), начинающейся с нашей матери, ее взгляда, запаха, звука, вкуса и прикосновения. Возможно, она была не самой любящей. Но если бы она не любила нас вообще, нас не существовало бы. Если бы о нас не заботились, не удовлетворяли базовые младенческие потребности, мы не выжили бы. Забота о ком-то (просто потому, что в ней нуждаются) часто является актом любви.

Шестимесячный младенец начинает различать свое отражение в зеркале [84]. Он по-новому ощущает значимость и особенность того, что видит. Ребенок нерешительно улыбается и смотрит на мать в поисках подтверждения, как бы спрашивая: «Неужели это?..» Она улыбается в ответ: «Да, это ты! Ну разве не прелестный малыш?» Именно материнская любовь и ее одобрение привязывают его к увиденному образу, дают ему этот образ как нечто желанное – своего рода эмбриональное «я», чьи очертания служат границей того, чем он является, а чем нет. Голод проникает через эту границу. Материнская любовь тоже находится внутри в качестве Внутренней Мамочки, так же относящаяся к матери, как образ ребенка к нему самому.

Любовь к ребенку (или его образу), надежно хранимая Внутренней Мамочкой, порождает удовольствие. Но если мать постоянно осуждает или наказывает его, боль угрожает вытеснить любовь. Тогда новый образ, «плохая» Внутренняя Мамочка, может вместить в себя неприятие, оставив любовь «хорошей». Это облегчает ситуацию и восстанавливает удовольствие. По мере разворачивания этого процесса возникает структура взаимосвязанных внутренних объектов и фигур [85].

История с зеркалом просто помогает воображению: дети имели эго задолго до появления зеркал. Тем не менее эго проистекает от чего-то наподобие зеркального образа – «от телесных ощущений, главным образом ощущений, проистекающих из поверхности тела» [86]. Эта поверхность не только доступна взгляду, но также чувствительна к удовольствию, боли и другим ощущениям, что делает эго сложной мультисенсорной структурой. Оно формируется, когда ребенка гладят и купают, когда он видит спонтанную жестикуляцию и выражения лица матери («предвестника зеркала» в терминологии Винникотта), от прикосновений одежды к коже, а также из-за других зрительных, обонятельных и прочих раздражителей [87]. В результате рождается младенческий образ себя с внутренней и внешней стороной, которые являются не только визуальными. Вот почему любовь не сводится к визуальному и может быть представлена как находящаяся внутри образа.

Сосание материнского соска доставляет удовольствие. Это активирует определенные нейроны. Затем они же активируются от сосания большого пальца. После младенец учится активировать их без сосания вообще. Навык, требующийся для их активирования, интернализируется. Теперь он может доставлять себе удовольствие фантазиями о сосании, для чего обычно используются мультисенсорные образы. Но чтобы иметь возможность фантазировать о себе или Мамочке, требуется больше навыков, чем одна только интернализация.

Будучи взрослыми, мы ответственны за некоторые из своих мыслей. Но большая их часть просто дрейфует в нашем сознании в более или менее случайном порядке. Исключение составляют навязчивые мысли. Как бы мы ни отталкивали их, они прокладывают себе дорогу обратно. Иные (например, имена людей или воспоминания о травмирующих событиях) улетучиваются, стоит нам начать сосредотачиваться на них. Бессилие, которое мы в таких случаях испытываем, ребенку знакомо в более общем виде. Но, научившись всасывать что-либо или выталкивать из себя, он чувствует себя не таким беспомощным. По мере интернализации этих навыков он выталкивает корреспондирующиеся мультисенсорные образы из образа себя или удерживает внутри. Так он учится фантазировать. В его разуме или «я» уже не просто рождаются желания, а развивается самостоятельная способность желать. Удовольствие или боль, которые ребенок получает от всасывания в себя или выталкивания наружу, могут принести фантазии об этом. Такое фантазирование суть младенческое мышление. Мультисенсорные образы или внутренние фигуры (зародыши, которые разовьются в полноценные концепции) служат инструментами этого мышления.

Ребенок всасывает вещи через рот и выталкивает из ануса и уретры. Эти действия стимулируют нервные окончания, создают нейронные связи, развивают мышечную память, делают используемые отверстия все более чувствительными и восприимчивыми: тело одухотворяется, разум воплощается. Голодный ребенок получает удовольствие от соска во рту и молока, которое наполняет его и стекает по пищеводу в желудок, побеждая мучительные колики от голода. Но, если мама неверно интерпретирует его крики и вставляет ему сосок в рот, когда он не голоден, младенец будет сопротивляться, поскольку это причиняет уже боль. Он будет срыгивать молоко, выталкивать обратно. То же самое касается противоположного конца пищевода. Комок кала в кишечнике причиняет неудобство, будто ранит изнутри. Опускаясь по прямой кишке, он трется и царапается. Выходя из тела, растягивает и жжет анус. В подгузнике испражнения