– Вы Георгий Семенович говорите как настоящий русский патриот.

– Намекаете на мои корни? Не стесняйтесь, я привык. А я и есть настоящий русский патриот. Вот увидите, милейший, пройдет лет тридцать и евреи станут самыми верноподданными русскими патриотами в России. Как немцы двести лет назад. Мы и сейчас готовы служить России-матушке. Олигархи? У них свой интернационал. И свой бог, с которым бился еще Моисей…

Внезапно улыбка угасла на лице Георгия и он поставил бокал на стол.

– Да… бился-бился, да так и не добился – пробормотал он задумчиво – А Вы, Олег, веруете ли? По-настоящему? Не для галочки? Спрашиваю в лоб, ибо Достоевский утверждал, что русские всегда говорят о главном. И хоть по крови, каюсь, являюсь наполовину евреем, о главном, о Боге то есть, говорить люблю и желаю.

– Кажется и евреи любят – улыбнулся я – только вряд ли Вас устроит мое мировоззрение.

– Агностик что ли? – насмешливо нахмурился Георгий.

– Вроде того.

– Это бывает. Особенно в молодости. Когда денег хочется заработать побольше. Или в морду кому-нибудь дать. Или прославиться! Потом проходит. Потом, или полное опустошение и непотребство, или – вера. Знаете, как я к вере приходил? Папа мой был марксист законченный, ортодокс. Его папа, мой дед, делегатом 3 съезда РСДРП был. С Лениным за ручку здоровался.Портрет Маркса у нас в комнате висел. Книга «Капитал» на тумбочке у изголовья кровати, как Библия, лежала. Я сам в юности хотел добровольцем в Латинскую Америку бежать. На помощь, так сказать, товарищу Че. А веровать знаете, как начал? Как-то на практике, давным-давно, в поле, как мы говорим, случилось мне быть в Новгородской губернии. И вот вечером шлялся я по деревне, скучал. Томился. Искал я себя в ту пору. Зачитывался Достоевским. Толстым. Ответы искал. И вот, вижу – церквушка стоит. Крохотная, 17 век. Открытая. Из церкви старушонки выходят в белых платочках. Мужички старые. Оборачиваются на крыльце, крестятся. На дворе 70-е годы. Атом, космос, Гагарин, который в космос летал, а Бога не видал, Олимпиада в Москве скоро, коммунизм, райкомы, комсомол! И – вот, старушки. И церковь. А почему церковь? А потому, что 2000 лет назад распяли одного человека на другом краю земли. А человек этот сказал, что он Бог! И чтоб поверили ему, воскрес из мертвых на третий день. И ученики уверовали. И уверовали ученики учеников, потому что видели и знали – не врут! Точно видели! Какие тебе еще нужны доказательства, вдруг подумал я. Или ты хочешь сказать, что двадцать веков назад был распят обыкновенный человек, который нагородил вокруг себя гору мифов и сказок, был осужден за это, убит, как сотни самозванцев до него и после него, закопан, а безграмотные старушки этого села помнят об этом, верят и благоговейно кланяются? И это несмотря на то, что верующих убивали в первые века тысячами за то, что верили, да и совсем недавно еще, здесь, на этой земле, убивали, сажали в тюрьмы, высмеивали, презирали, а сейчас гнобят память о Нем всеми доступными средствами пропаганды и принуждения?! Я всегда считал себя человеком в крайней степени рациональным и трезвым, в экзальтацию никогда не впадал, сентиментальным никогда не был, и поэтому был сражен очевидной мыслью: если то, что я сейчас вижу – старушки, мужички, деревянная Церквушка – реально, значит – Было! Воскрес! Других объяснений нет!

Георгий размашисто перекрестился.

– И что же, сразу пришли в Церковь? – спросил я.

– В тот вечер только зашел. Храм был сельский, бедный… Помню догорали свечи перед алтарем, пахло прогорклым маслом. Какая то девушка в белом платке, торопливо крестилась перед иконой. Заметив меня, склонилась и пошла к выходу. Переоблачившийся священник настороженно, украдкой наблюдал за мной, перебирая требник у аналоя. Я почему-то подумал, что наверно и первые христиане собирались так же в пещерах, пугаясь незнакомых лиц… Кто его знает – вдруг предатель? Римский шпион? Или, нынче – какой-нибудь агент КГБ? Вернувшись в лагерь, я встретил начальника экспедиции, он о чем-то возбужденно стал рассказывать мне, размахивая руками и я вдруг почувствовал, что он мелет чепуху! Что он не понимает главного! Какие-то тетрадки пропали, какая-то проверка… Друг мой, да ты хоть помнишь, что случилось 2000 лет назад? Успокойся. Тетрадки найдутся. А мы спасены! Такой, знаете ли, восторг. Всю ночь бродил по лагерю, как блаженный. Правда, потом это прошло… Затянуло в быт, в работу… Семья опят же. Пришло много лет спустя.

Он замолчал. Потянуло ветром, на стол, кружась, упал сухой лист

– Засуха – пробормотал Георгий, вздохнув – А вы, Олег, выходит потерялись? Ищите выход?

– Выходит так – вздохнул я. – «Житие мое!». Знаете, я еще в юности счастье искал. Упорно так, конкретно. Обстоятельно. Цель себе поставил: стать счастливым! Верил, что человек создан для счастья, как птица для полета, помните? У меня даже собственный афоризм был на все случаи жизни: «кто счастлив – тот и прав!»

– Любопытно. …тот и прав, говорите?

– Ну, да! Не удовольствие искал, заметьте, а именно счастье. У меня в дневнике даже специальный значок был в календаре – такая загогулина, которая обозначала, что день был счастливый. Скобочки такие… Сначала их штук восемь в месяц набиралось, потом три, потом одна и то не всегда, а потом и вовсе ни одной. Но и это меня не остановило. Стал экспериментировать. Транквилизаторами баловался – думал спокойствие обрести, антидепрессанты принимал… к счастью, не долго. В лес ходил рано утром, благо он у нас под боком был. Вдохновение хотел поймать. Медитировал. Руки к небу протягивал, солнечную энергию искал… Думал только о хорошем. Контрастный душ принимал. Чай крепкий пил. Понимаете? Ловил призрака сачком для бабочек. Закончилось все тем, что в магазине, в очереди, мужика чуть на тот свет не отправил. Замечание мне сделал. Как раз после медитации…

– Сочувствую.

– А то вот в последнее время пытаюсь жить «здесь и сейчас». Может быть слышали? Модная теория. Прошлого нет, будущего нет. Есть настоящие. Миг. За него и держись, как в песне поется. Какой-то американский психолог придумал… Только, по-моему, все это жульничество.

Георгий Семенович крякнул.

– А знаете, Олег, я знаю одного человека, который, пожалуй, освоил эту методику успешно. Есть у нас в деревне такой Тимофей по батюшке Матвеевич. Вот он действительно живет одним днем. Пропил все до последнего гвоздя. Я ему втолковываю: Тимофей, ты хоть подумай, что завтра кушать будешь? Вспомни, у тебя справный дом был, а теперь? А он