Можно было, конечно, двинуть в этот самый пригород намашине, что отняло бы несколько минут, но Смолин из мелочной предосторожностиоставил «Паджерик» в центре Предивинска, чтобы не светиться.

Настроение, впрочем, было не таким уж и унылым. Во-первых,вскоре предстояло обрести приличную груду «скифья», сулившего нешуточнуюприбыль. Во-вторых, ожидая в центре Предивинска, возле мелкого базарчика,отправившуюся по своим журналистским надобностям Ингу, он не потерял временизря. Как и подобает хваткому антиквару, случая не упустил. Углядев среди бабокс пучками редиски и пластиковыми ведрышками маслят подвыпившего деда,разложившего на брезенте всякий железный хлам вроде старых замков, гаечныхключей и вовсе уж непонятных ржавых хреновин, перекинулся с ним парой слов – иуже через минуту оба энергично двинули к деду домой. Через четверть часа Смолинза смешные по шантарским меркам деньги стал обладателем почти неношеных галифес гимнастеркой (конец сороковых, п/ш), трех фарфоровых статуэток (те жевремена, фарфор не битый, повезло), полузабытого ныне романа Жюля Верна«Завещание чудака» («виньетка», издание сорок первого года) и серебрянойчарочки с чекухами германской империи. Уже собравшись уходить, он вдругобнаружил, что к старому серванту в углу варварски приколочена гвоздемздоровенная, чуть ли не в ладонь бронзовая кокарда, какую носили в некоторыхполках австро-венгерской армии, – двуглавый орел с мечом и скипетром влапах. Убедившись, что странный заезжий горожанин готов и за эту дрянь кое-чтозаплатить, дедок кокарду в два счета отодрал. Если не считать дыры от гвоздя,состояние у нее было идеальное, разве что почистить следовало. Настоящийантиквар, как уже неоднократно подчеркивалось, не должен пренебрегать любоймелочью, поскольку продать с некоторой прибылью можно все. Тем более чтоконкретный покупатель на кокарду заранее имелся – один из шантарскихпрофессоров, питавший пламенную страсть к любым подлинным предметам,происходившим из Австро-Венгерской империи. Дед у него был, изволите ли видеть,австро-венгр, заброшенный в Шантарск перипетиями первой мировой да так тут иприжившийся…

«Пазик» описал широкую дугу, выкатил на обширное немощеноепространство, обрамленное покосившимся забором, затормозил с визгом искрежетом. Судя по бодрой реакции утрамбованных аборигенов – конечная.Дождавшись, когда задняя площадка опустеет, Смолин подхватил не особенно иобъемистую сумку с недавней добычей, спустился наземь и подал руку Инге.

Огляделся. С двух сторон тянулись высокие, протяженные сопкис пологими, заросшими сосняком склонами, а меж ними на пространстве шириной скилометр, вольготно располагался пригород: серые унылые «хрущевки»,классические двухэтажные дощатые домишки, избушки с огородами и палисадниками,какое-то здание складского облика с неразличимой отсюда вывеской и наглухозапертыми железными воротами. Там и сям лениво валялись беспородные собаки,бродили куры, в тенечке устроилась дебелая свинья. Стояла тишина, воздух былчистейший, хоть в загазованные мегаполисы его продавай в цистернах, безмятежнои величаво зеленел густой сосняк со значительными вкраплениями то ли елок, толи пихт, над головой расстилался лазурный небосклон с белым разлохматившимсяследом самолета. Классическая глушь: безмятежная, сонная, ленивая… Смолин небыл восторженным интеллигентом, а потому умиляться всей этой очаровательнойпатриархальности не стал, он попросту стал высматривать нужный ему дом.Насколько он разглядел таблички и номера, искомой была вон та «хрущевка», где уодного из подъездов стоял двухдверный «ГАЗ-69».

– Ты меня возьмешь? – спросила Инга, в отличие отСмолина, озиравшаяся с откровенным восторгом.

– Нет, – ответил Смолин. – Вон, видишьлавочку? Там ты посидишь, пока я закончу.

– Не доверяешь? – прищурилась девушка с некоторойобидой.

– Что за глупости, зайка, – сказал Смолин. –Я б тебя и брать не стал, если б не доверял…

– А что ж тогда?

Смолин склонился к ее уху, сказал веско:

– Исключительно забота о тебе, верь не верь… Понимаешь,милая, эта негоция, которой я тут заниматься собираюсь, все же явственнопопахивает нарушением закона. Мало ли что… Постой уж на всякий случай всторонке, чтобы тебя там не было ни в каком качестве. Я-то привык выпутыватьсяиз всевозможных непоняток, а у тебя такой привычки нет… Уяснила?

– Тебя что, арестовать могут?

– Типун тебе на язык, – сказал Смолин безулыбки. – Да нет, не жду я таких уж пакостей, но все равно – береженогобог бережет, а небереженого конвой стережет. Есть вещи, которые нужно делатьавтоматически – ну, как «переходя улицу, оглянись по сторонам». Ежели покупкаиз-под полы неучтенной археологии носит хоть малейшие признаки незаконности –следует держать ухо востро… Ладно, я быстренько. Посиди пока.

Он поставил рядом со скамейкой сумку, одернул пиджак. Вид унего был не то чтобы представительный, но безусловно приличный и располагающийк себе. Аккуратный легкий костюмчик, не дорогой и не дешевый, глаженая белаярубашечка в полоску, очки (с простыми стеклами) и серый берет. Положительно,городской интеллигент из небогатых бюджетников. Очки, как и берет, междупрочим, здорово меняют внешний облик – и сбивают с толку тех, кто в другомобличье тебя не видел. Нехитрый прием, но порой очень действенный…

Аккуратно заправив под пиджак ворот рубашки, Смолинмимоходом коснулся локтем твердой выпуклости под мышкой (впрочем,кобура-оперативка снаружи совершенно незаметна). Бумажник с документамипокоился в левом внутреннем кармане, тщательно застегнутом на пуговичку, вправом, точно так же застегнутом, помещался конверт с деньгами. Триста тысячбыли в рыжеватых «пятерках» и места занимали немного, так что карман совершенноне оттопыривался. В левой руке у него был свернутый полиэтиленовый пакет с логотипомодного из шантарских магазинов – достаточно объемистый и прочный, чтобы безхлопот уместить в него все здешние приобретения, ну, а газеты для упаковки ухозяина, надо полагать, найдутся…

Тишина и благолепие. Вокруг – ни единой живой души, если несчитать терпеливо сидевшей на лавочке Инги. Даже если в автобусе был «хвост»,укрыться ему для наблюдения было бы решительно негде. Стоп, стоп, одернул себяСмолин. Не стоит доводить разумные предосторожности до паранойи. Чересчургромоздкая и сложная ловушка для товарища Летягина – выманивать для не вполнезаконной сделки аж в Предивинск, подставлять безукоризненного Евтеева… укоторого самый настоящий паспорт с предивинской пропиской. К тому же речь идетне о каком-нибудь парабеллуме в исправном состоянии (на котором, кстати,погорел Коляныч, тоже не малое дите), а об археологической копанке, с помощьюкоторой, строго говоря, неимоверно трудно пришить серьезную статью. Так что нестоит усугублять…

Он вошел в обшарпанный подъезд, где изрядно пованивалокошками и пригоревшей капустой, морщась, поднялся на третий этаж, не мешкаянадавил кнопочку старомодного звонка. Внутри протяжно задребезжало. Оченьбыстро послышались шаги, и дверь – без всяких вопросов изнутри – распахнулась.Перед Смолиным стоял Николай свет Петрович Евтеев, в дешевеньком спортивномкостюме с отвисшими коленками. На лице провинциального интеллигентаизобразилась нешуточная радость, и он проворно отступил: