Самое печальное, что он был прав. И, нимало не колеблясь,мог отпустить Смолина восвояси целым и невредимым. Во-первых, ничего невозможнобудет доказать, номера купюр не переписаны, презумпцию невиновности никто неотменял. Во-вторых, есть и гораздо более унылые соображения. «Эти подонкиотобрали у меня триста тысяч, товарищ майор!» И после этих слов самый тупой инераспорядительный мент, конечно же, поинтересуется: а как вы, собственноговоря, гражданин Смолин, оказались в той квартирке и зачем поперлись в такуюдаль из родного Шантарска, в нашу глухомань, имея в кармане триста тысячрублей?

И что ответить? Правду? «Видите ли, товарищ начальник, ясобирался у хозяина квартиры прикупить некоторое количество археологическихнаходок, которые считал подлинными…»

Большей глупости и совершить невозможно, то-то Летягинвозрадуется, а с ним и неведомый пока Икс …

– Ну, что молчишь? Прикинул хрен к носу?

– Я вот думаю… – сказал Смолин. – Вы,оба-двое, часом, не родня? Что-то похожи…

Евтеев и Щуплый улыбчиво переглянулись, Щуплый покивал:

– Соображает, интеллигент, хоть и очки надел… Ну да.Вот лично я – его беспутный братец, как в рóманах. Читал, наверно? Воттак и мы с Николашей: он подался по умственной части, а я – по бродяжьей… Тебе-точто с того?

– Значит, два брата-акробата… – произнес Смолинмедленно. – А кто придумал?

– А какая тебе разница, прохожий? Ты, главное,побыстрее вынимай денежки, клади на стол – и можешь сваливать… Точно тебеговорю, уйдешь целехоньким.

– Слышь, Татарин, – проникновенно сказалверзила, – дай я ему пару раз…

– Цыц под лавку, – сказал Щуплый, он же Татарин,вроде бы беззлобно и даже ласково, но облом заткнулся моментально. – Еслиты ему дашь пару раз, ему будет больно, лялька любить не будет… О! Сейчас Мишаня,пацаненочек наш, сбегает вниз и культурненько попросит ляльку подняться в хату.Она наивная, ничего такого не подозревает, она пойдет…

Вася, тебе это нужно? Чтобы мы тут с лялькой во что-нибудьзанятное поиграли, коли ты добром деньги выложить не хочешь? Или ты такойкозел…

– За козла ответишь, – грубо сказал Смолин.

– Чего-о? Перед кем это?

– Передо мной, – Смолин медленно поднялся (нет, неотступили и не придвинулись, остались на прежних местах, значит, уверены всебе), встал спиной к подоконнику, сложил руки на груди. – Татарин,говоришь? А я – Червонец, очень приятно. Кликуху давала в семьдесят восьмомминусинская тюрьма. Как поет Асмолов – ну чего ты вылупился, дядя? Два срока уменя, Татарин, в сумме три судимости, а ты со мной, как с интеллигентом каким…

– Ну да? – без эмоций протянул Татарин. – Ичто ж ты, сокол ясный, в подтверждение выкатишь?

– Давай подумаем, – сказал Смолин. – Ты, яприкидываю, примерно моих лет, значит, попробуем… Савостинская пересылка,«двадцать семь дробь пять», буркитский лесоповал… Тюлень, Азер, Люма Черный,Барабан, Гаврило-Пивохлеб, Ляпсус, Серый…

– О! Который Серый?

– Ростовский, – ответил Смолин. – «Мама, негорюй, идем на дно», знаешь?

– И где ты с ним тянул?

– Да там же, в Бурките, – сказал Смолин чистуюправду. – Не доводилось заезжать?

– А кто абвером командовал в Бурките?

– Тоже мне, вопрос… – пожал плечами Смолин. –Капитан Климентьев Вячеслав Иваныч, прозвище Цыганок, сука редкостная… Я тебемного могу рассказать про Буркит и про другие места тоже… Устроим вечервоспоминаний?

– Не стоит, – отмахнулся Татарин. – К чему…Бродяга?

– Один на льдине, – сказал Смолин.

– Тем лучше, прохожий, тем лучше… – усмехнулсяТатарин одними губами. – Один на льдине – это все ж не деловой, естьсерьезная разница, а? За тебя меня на спрос не потянут, так что ничего особенноне меняется… Капусту выкладывай, Червонец, не тяни. И линяй куда тебе надо.Извини, не буду размякать душой оттого, что ты когда-то тоже сходил на зону. Вэтой паскудной жизни, Червонец, каждый за себя, только бог за всех, но до негодалеко… Звиняй, братка, деньги нужны – а у тебя определенно не последние.Перехитрили тебя, чего уж там, так что не ерепенься, а то я и в самом делеМишаню пошлю твою зайку в гости пригласить… Ну?

– Знаете что, землячки? – спросил Смолинспокойно. – Беда ваша в том, что воспитывались вы в глухомани и отгородских ухваток давно отстали, если вообще были в курсе. В двадцать первомвеке живем, если кто запамятовал…

Он отбросил полу пиджака и одним движением вырвал изподмышечной кобуры наган. Навел его на Татарина, коего справедливо полагалсамым здесь опасным, и сказал:

– Ну что, крести козыри, Татарин? Пальчики разожмиаккуратненько и не вздумай рукой дергать…

Он оценил собеседника совершенно правильно: тот и не подумалглупо дергаться, ни словечка не произнес, вообще не ворохнулся, только губысжались плотнее да глаза сузились. В следующую секунду Татарин, не сводя глазсо Смолина, не шевелясь, разжал пальцы, и выкидуха глухо стукнулась об пол.

– Шаг влево, – сказал Смолин, для верности указавнаправление свободной рукой. – Вдоль полок с книжной премудростью, досамой стеночки… Кому говорю!

Двигаясь медленно, будто по льду, Татарин отступал влевобочком-бочком, пока не оказался у стены.

– Скажи своим, чтоб не дергались и смирнехонько шли ктебе, – продолжал Смолин жестко. – Ты ж умный, Татарин, ты огни иводы прошел… Если я тебе в лоб жахну, вряд ли кто меня искать будет по всейвеликой и необъятной, ты все же, прости за прямоту, не настолько крут…

– Подошли! – бросил Татарин, привалившись плечом квыцветшим, дрянненьким обоям. – Все ко мне подошли!

Первым сорвался с места верзила, пепеливший Смолинавзглядом, но молчавший. Следом в нешуточном испуге кинулся мальчишка, отрокдолбаный. Последним в шеренгу встал хозяин квартиры, повернулся к беспутномубратцу, вскрикнул прямо-таки моляще:

– Серега…

– Ну, что поделать, Колян. При таком раскладе… –оскалился Татарин, не сводя глаз со Смолина. – Червонец…

– Аюшки?

– И что, стрелять будешь?

– Нет, пукать на мотив «Интернационала», – сказалСмолин холодно. – Теперь, Татарин, послушай мой расклад… Я ж тебе говорю,я не интеллигент и в этой жизни видывал виды… Божусь за пидараса, если что,валить буду всех. Вплоть до щенка – свидетели в таком деле ни к чему. Вы мнепотом по ночам сниться не будете, уж точно… и вряд ли станете под окномскрестись… У меня налаженный бизнес, Татарин, я в Шантарске не последнийчеловек – и ради того, чтобы так оставалось и впредь, я вас положу… Еслидернетесь.

Он видел по глазам, что Татарин к его словам отнесся оченьдаже серьезно. По спине у Смолина не то что капли пота поползли – рубашка наспине стала мокрехонькой, прилипла к подкладке пиджака.