– Заходите, Василий Яковлевич, заходите… Да неразувайтесь, к чему…

Старательно пошаркав подошвами по резиновому коврику, Смолинпрошел в комнату с задернутыми наполовину шторами из дешевенького ситчика иличего-то подобного, давным-давно снятого с производства. Он не оглядывалсяоткрыто, но, прищурясь, поводил глазами вправо-влево, сторожко и цепко, какдикий зверь, впитывая впечатления и оценивая обстановку. Слева – дверь вовторую комнату. Эта, надо полагать, исполняет функции гостиной: телевизор, паракресел, диван, книжная полка: книги в основном старые,шестидесятых-семидесятых, классический набор задрипанного интеллигента,Шукшин-Хемингуэй-Шишков-Чапек… фантастики немного, «макулатурные» книжки…история… археология… путешествия… Мебель, телевизор – все опять-таки старое…

– Опомниться не могу, – заговорил Смолин громко,весело, глядя открыто, беззаботно, – Места у вас прямо-таки чудесные, а ужвид из окна сам по себе… У нас за квартиру или дом с таким видом процентовдвадцать пять накинут непременно… А из той комнаты и вовсе на тайгу видоткрывается, а? Ничего, если я гляну…

Говоря это, он непринужденно, с милой бесцеремонностьюраспахнул дверь в соседнюю комнату, поменьше, окно которой и в самом делевыходило аккурат на пологий, заросший живописной тайгой склон. Никого. Узкаяодноспальная кровать, еще одна книжная полка, шифоньер. Можно, конечно,предположить, что именно в нем кто-то прячется, но это опять-таки будетпаранойя, пожалуй…

– Чудесный вид, – Смолин, прикрыл дверь и вернулсяв гостиную. – Так бы тут и поселился.

– Переезжайте, – усмехнулся хозяин. – У насквартиры, по вашим меркам, стоят сущие копейки…

– Да где там, – грустно поведал Смолин, озираясь стем же откровенным дикарским любопытством, отлично разыгранным, – привык як Шантарску, никуда уже не денешься, да и дела… Ничего, если я руки помою? Вобоих смыслах?

– Да ради бога…

Оказавшись в крохотном совмещенном санузле, Смолинмоментально определил, что уж тут-то спрятаться человеку просто невозможно –разве что, сплющившись волшебным образом до толщины тарелки, забраться подванну. Но волшебства в нашей жизни что-то не наблюдается – черт его знает, кдобру или к худу…

В микроскопической кухоньке тоже не мог укрыться посторонний– едва войдя в квартиру, Смолин ее рассмотрел мгновенно, благо дверьраспахнута. Итак, вроде бы все спокойно… Чтобы не нарушать легенду, он безособой охоты, но шумно сходил по-маленькому, спустил воду, торопливо ополоснулруки, Вышел в гостиную, опустился в продавленное кресло. Поскольку хозяин какраз закурил, то и Смолин без церемоний вытащил сигареты. Присмотрелся.

Евтеев нервничал. Тут и провидцем не надо быть: суетливостьв движениях и взгляде, нервные жесты, по комнате зашагал без особой нужды,покосился странно …

А впрочем, это ни о чем скверном еще не говорило. На местеэтого провинциального деятеля Смолин тоже волновался бы не на шутку, предвкушая,что вот-вот станет обладателем сказочной по предивинским меркам суммы… да ещене на шутку опасаясь, что заезжий покупатель может сотворить какую-нибудьпакость: черт их ведает, этих городских, ушлый народ, на ходу подметки режут,мало ли как вокруг пальца обведет. Занервничаешь тут…

– Итак, Николай Петрович? – с широкой улыбкойпоинтересовался Смолин. – Перейдем к делам нашим скорбным?

Хозяин встрепенулся:

– Скорбным?

– Это шутка, – терпеливо сказал Смолин, привыкшийиметь дело с разнообразнейшими, порой самыми удивительными клиентами. –Приступим? Вещички бы посмотреть…

– А деньги вы привезли? – Евтеев нервно сглотнул,закашлялся, раздавил до половины выкуренную сигарету в массивной хрустальнойпепельнице (лет сорок назад копейки стоила).

– Конечно. Как договаривались и сколько договаривались.

– А можно полюбопытствовать?

– Вы что, мне не верите? – укоризненно вопросилСмолин.

– Да верю я вам, верю… Но, знаете ли, бизнес…

– Понятно, – сказал Смолин. – Деньги противстульев. Извольте.

Он достал не заклеенный конверт, извлек тощую пачечку«рыжих» и развернул их этаким веером.

– Да, вроде бы…

– Не «вроде бы», а триста тысяч, – с усмешечкойсказал Смолин. – Как договаривались. Потом сами пересчитаете. Да, деньги,конечно же, настоящие…

– Ох, да что вы… Я не имел в виду…

– Бизнес, да… – с неопределенной интонацией пожалплечами Смолин. – Ну, показывайте вещички.

Подставка под телевизор была шкафчиком (помнившим еще,пожалуй, Хрущева во всем блеске официального поста). Евтеев присел на корточки,распахнул отчаянно заскрипевшую, покосившуюся дверцу (фанера в нижнем левомуглу отстала и коробилась). «Сдох бы, но не стал бы так жить», – с легкойбрезгливостью подумал Смолин и поторопился придать лицу нейтральное выражение,не иллюстрирующее потаенные мысли.

Выпрямившись, Евтеев со стуком опустил на столик рядом соСмолиным две картонных коробки. Отступил на шаг, сел в соседнее кресло,потянулся за сигаретой, вымученно улыбнулся:

– Вот, смотрите. Все, чем богаты…

Аккуратно подстелив старую газету, Смолин достал маленькую,но сильную немецкую лупу в черном пластмассовом корпусе и не без приятноговолнения вытащил из ближайшей коробки первое, что подвернулось – ветвисторогогооленя – большую бляху, темного, почти что черного оттенка, покрытую толстыми,рыхловатыми ядовито-зелеными полосками окиси (главным образом в углублениях).

Вот именно: толстыми… рыхловатыми…

Он даже не стал разглядывать археологическую редкость в лупу– поднял к глазам, печально хмыкнул, покивал головой. И отложил небрежно накрай газеты.

Достал овальную пряжку. Приятное возбуждение быстроулетучивалось. Все так же покачивая головой, Смолин отложил и этот раритет,извлек третий – то же самое. Он больше и не пытался присматриваться, изучатьвдумчиво: доставал предмет за предметом и, окинув беглым взглядом, небрежнооткладывал, точнее, совсем уж пренебрежительно швырял на кучку просмотренных.Выругал себя в глубине души – надо ж было так пролететь, размечтался, прибылиначал считать…

– Что-то не так? – напряженно спросил Евтеев.

Вторая коробка тоже опустела. Аккуратненько, в виде иисключения, Смолин отложил последнюю вещичку. Поднял глаза, покривился, пожалплечами:

– Увы, Николай Петрович, увы… Если вы это покупали, тоот всей души надеюсь, не заплатили слишком много…

– То есть? Простите?

Без всякой дипломатии Смолин сказал безжалостно:

– Фуфло все это, простите великодушно. Гроша ломаногоне стоит… то есть стоит, конечно – но натуральные копейки, если продаватьтуристам как экзотические сувениры.