— Ты веришь в успех? — спросил я.

Рептилоид покачал головой.

— Тогда почему соглашаешься? Мы ведь можем совместить обапредложения. Я полечу к Ядру, а вы с Даниловым и Машей вернётесь на Землю.

Дед молчал. И счётчик не вмешивался.

— Ты… ты всего лишь хочешь попасть туда? — прозревая,спросил я. — Дед! Ты хочешь увидеть чужой мир?

— Да!

Насколько речевой аппарат рептилоида мог передать гнев,настолько дед этим воспользовался.

— Неужели ты не понимаешь? — рявкнул он. — Пускай я всегдабыл дураком и фанатиком, но честным дураком и романтичным фанатиком! Я всехкосмонавтов до начала эпохи джампа знаю по именам! Я ревел, когда нашмарсианский зонд рухнул в океан… а тебе и название его ничего не скажет. Когдаамериканский лунный посёлок выгорел дотла, я первый раз в жизни напился с горя!Я хотел для человечества звёздного будущего. Оно наступило — но не такое, какдумалось. Но если рушится большая мечта — всегда остаётся место маленькой.Личной! Может быть, лишь через такие маленькие мечты и возможно свершить что-тобольшое, а? Да, я хочу увидеть небо, пылающее от звёзд! Попасть в центр Галактики!Ступить на планету, где людей никогда не было и не должно было оказаться вближайшее тысячелетие! И может быть — сделать что-то для человечества. Если этовообще возможно…

Он замолчал, не переводя дыхание — тело рептилоида в этом,похоже, не нуждалось, — а собираясь с мыслями.

— Я понимал, что могу сдохнуть ещё при старте с Земли, —тихо сказал он. — Ну и что? Хоть тушкой, хоть чучелом, только в небо…

— Деда…

— Скажи, что я не прав, — произнёс дед. — Знаешь, ясоглашусь. В конце концов, ты лучше, чем я. Таким уж воспитан.

— Ты прав.

Рептилоид посмотрел на меня бледно-голубыми глазами.

— Знаешь, дед, вот Геометры, — продолжал я, — они не умеютхотеть чего-то себе лично. Почти не умеют. Может быть, это и есть главныйнедостаток, когда забываешь о себе?

— Эгоизм как залог процветания цивилизации? — Дед на моёодобрение не отреагировал. — Нет, Пётр, не надо подводить идейный базис под моёжелание отправиться с тобой. Невозможно сейчас решить, что правильнее. Нопобывать в Ядре — слишком большое искушение.

Не знаю, может, дед и был прав, что оборвал моифилософствования. Только я действительно сомневаюсь в нормальности людей,которые ничего не хотят для себя лично. Ничего — ни власти, ни денег, нибунгало на Мальдивских островах, ни неба, в котором миллион звёзд, ни сладкойдрожи, которой пронзает тело джамп.

Если человеку нечего терять, он никогда не поймёт другого.На этом уже многие попадались — от земных политиков до Наставников Геометров. Имир, в котором все заботятся лишь о других, был бы большой муравьиной кучей.Впрочем, это уже не ко мне, это скорее ко Льву Толстому с его нравоучительнымиписаниями. Или лучше к Софье Андреевне с её воспоминаниями о великом муже и егоповедении в быту.

— Хорошо, дед, — сказал я. — Давай поддадимся искушению.

— Только надо будет спросить, что об этом думает командующийАлари. У его авантюризма тоже есть свои пределы.

Умеет дед остужать энтузиазм.

Данилова я нашёл в одном из ангаров флагмана. Точнее, не самнашёл, меня отвёл туда вызвавшийся помочь алари. Теперь, вспоминая свой побег,я понимал, что весь он, от начала до конца, был подстроен. Никогда бы мне непройти этими перепутанными, полутёмными, лишёнными всякой привычной логикикоридорами. Надо быть крысой или хотя бы иметь их в предках, как Алари, чтобыориентироваться тут.

А меня просто вели, оставляя один-единственный путь исоздавая иллюзию свободы. Какая странная вещь — эта иллюзия была куда более правдоподобнаи симпатична, чем настоящая, лишь чуть-чуть искажённая свобода в миреГеометров…

Данилов обихаживал «Волхва». Выглядело это, как всегда,нелепо. Крошечный человечек рядом с тушей шаттла, придирчиво осматривающийкортризоновые плитки обшивки, заглядывающий в сопла и похлопывающий поплоскостям. Глупо ведь, верно? «Волхв» — не автомашина, а Данилов — не шофёр,чтобы ухитриться заметить неисправность.

Но ведь всегда хочется иметь контроль над ситуацией. Или —иллюзию контроля.

— Александр! — крикнул я, подходя. Голос гулко отозвался впустом ангаре.

Данилов обернулся, сделал неопределённый жест рукой.

— Как машина? — спросил я.

— Так себе, — вяло ответил полковник.

— Дед говорил, что тут всё переделали.

— Ну, не всё…

Я зашёл к шаттлу с тыла и заглянул в сопло.

Ничего необычного. Какие ещё там плазменные двигатели?

— Алари поставили нам свои движки, — мрачно сообщил Данилов.— Рабочее тело — вода. Об источнике энергии сказали, что мы его принципа непоймём, но прослужит не меньше года. Тяга стала выше почти на порядок.

— А как теперь управлять?

— Они поставили на пульт переключатель. С двумя позициями —«плазма» и «эмуляция ЖРД». Сказали, что система управления подстроит всепараметры на привычные нам, даже не заметишь, на чём летишь. Вот только летатьможно будет нормально. Заходить на посадку по нескольку раз, сгонять на Луну иобратно.

— А с Земли стартовать можно будет? — заинтересовался я.

Данилов помолчал. Неохотно обронил:

— Можно.

— И это всё — на воде?

— Да.

Я мгновенно представил себе опустевший Свободный. Никакихракетоносителей, никаких хранилищ с горючим. Стартовые полосы — и рядычелноков. Разгоняются и взлетают, самостоятельно выходят на орбиту, джампируют…

— Возможно повторить их технологию? — спросил я.

— Лет через сто, — зло ответил Данилов.

Я его вполне понимал. Утыкаться носом в собственнуюпримитивность — грустно. Тем более — в такую примитивность…

— Алари поставили нам свои двигатели для предполагавшегосяполёта к Геометрам?

— Да.

— А теперь снимут?

— Зачем? — Данилов криво улыбнулся. — Спрашивал я их…Ответили, что смысла в возне нет. Не стоит оно того…

Наверное, сцена была ещё та. Данилов печально осведомляетсяу командующего флотом, когда снимут чудесные, волшебные, могучие плазменные движки.А тот, морща мышиную морду, отвечает, что смысла нет возиться с таким барахлом.Как взрослый, подаривший ребёнку изумительное цветное стёклышко. Только ребёнокне понимает, как это обидно, что твоя драгоценность для других — полноебарахло.