Засмеялась и императрица:

— Ой ли?

Лев Александрович поднял два пальца:

— Фима, давай.

Женщина громким шепотом спросила:

— Уже заголяться?

Присела, стала подбирать подол юбки. Хохот сделался пуще.

Ослабшая от смеха Екатерина махнула рукой:

— Ну тебя, старый греховодник. Убери свою монстру. Да сторублей подари. Ох, распотешил…

Обер-шталмейстер поклонился, другой рукой, согнутой заспиной (Мите-то сзади хорошо видно), щелкнул — и сразу подскочили дваслужителя, утянули усатую Фиму прочь.

Теперь дошла очередь и до Карповых — российская Юнона, ещене доулыбавшись, повела взором с Мити на папеньку. Тот сглотнул, да и у Мити вгрудной полости, где сердце, ёкнуло.

— А из этих кто? — спросила Екатерина. — Большой илималенький? Что они?

Папенька выступил вперед, раскланялся изящным манером,заговорил плавно, мягко, самым лучшим своим голосом:

— Вашего императорского величества покорнейший слуга,отставной конногвардейский секунд ротмистр Алексей Карпов.

И чуть помолчал. Проверяет, не вспомнит ли его государыня,догадался Митя.

Нет, не похоже, чтоб вспомнила. Даже странно — такогокрасивого, приятного, и не вспомнить? Хотя что ж, она ведь старая уже,шестьдесят шестой год. В преклонные лета, как известно, умственная тинктуразамедляет свое обращение, образуя в мозгу узелки и спайки, нарушающиестройность памяти.

— Вот сын мой Митридат, — продолжил папенька, указав наМитю, и тот низко, по-заученному поклонился. — Посредством каждодневныхмногочасных экзерциций я развил в сем чудо-младенце невиданную остроту ума иученость. Митридат перемножает и делит любые числа с резвостью непревзойденной.Столь же легко возводит числа в квадрат, извлекает корень, равно как производити иные математические операции, еще более сложные. А еще, — здесь папенькинголос сделался совсем бархатным, — Митридат превосходнейше овладел тайнамиблагородной утехи монархов и мудрецов Востока. (Плавный жест в сторонушахматной доски.) И в сей игре ему нет равных, даже и среди признанныхмастеров. А мальчику всего шестой годок…

Договорив приготовленную речь до конца, Алексей Воиновичснова склонился, да так и застыл в благоговейном изнеможении. Митя вздохнул.Ничего не шестой, это уж папеньку занесло. Через полтора месяца сравняетсясемь.

— Такой крошка, а знает шахматы?

Touche! Клюнула! Государыня повернулась всем своим грузнымтелом, отчего нога, покоившаяся на скамеечке, соскользнула на пол.

— Ой!

Екатерина болезненно поморщилась, вскрикнула.

Из дальнего угла, расталкивая дам и кавалеров — будтофрегат, рассекающий волны, — к столу ринулся смуглый человек в расшитомпозументами морском мундире.

— Сьто, матуська, нозька болит? — закричал он, смешноковеркая слова. — А вот он я, твой верный Козёпуло, и волсебная водитька сомной!

Выхватил из преогромного кармана склянку с ядовито-лиловойжидкостью, бухнулся на коленки, осторожно снял туфлю и стал порхать пораспухшей ступне ловкими жирными пальцами — мазать, тереть, мять, приговариваячто-то под нос на непонятном наречии.

— Влез, орех грецкий, — досадливо пробормоталобер-шталмейстер. — Всё испортил!

Папенька выпрямился, в отчаянии всплеснул руками:

— Кто этот невежа?

— Контр-адмирал Козопуло, морской разбойник. Наш новейшийчудотворец, нынче при государыниной больной ноге состоит. Вишь ты, снадобье унего какое-то особенное. Лучше б его, щетинную морду, турки на кол посадили!

Щеки у адмирала и в самом деле были фиолетовыми от проросшейк вечеру щетины, да и на пирата он тоже чрезвычайно походил. Митя представилгрека не в военном камзоле, с пудреными волосами, а в черном платке на голове,в алой, расстегнутой на волосатой груди рубахе, с кривой саблей за поясом — вотбыла бы картинка! Что ему по морям не плавалось?

— А вот и англичанин, лейб-медик Круис, — ухмыльнулсяКукушкин. — Ну, сейчас будет баталия при Лепанто.

Толпа придворных снова заколыхалась — к столу проталкивалсястрогий господин в золотых очках. Еще издали, тоже смешно выговаривая слова, нотолько не мягко, как адмирал, а чересчур твердо, он закричал:

— Изволте немэдленно прекратит! Ваше велычество, вы губитесвое августэйшее здоровье, доверяяс этому шарлатану! Я дэлал анализ егоso-called эликсир! Это конская моча с самым дешовым матросским ромом!

И схватил сухой рукой грека за плечо, пытаясь оттащить.

— Ну да, лосядиные саки. — Адмирал двинул локтем, илейб-медик отлетел в сторону. — И сьто? Моя бабка, старая лахудра, есёдобавляла туда немнозько оветьих какасек, а я придумал лутьсе — натираюобезьянье… — И моряк употребил слово, которого, по мнению Мити, в царскомдворце звучать никак не могло.

— Я ваших медицинских терминов не разумею, — засмеяласьЕкатерина. — А вы, Яков Федорович, на моего Костю не серчайте. Он хоть вуниверситетах не учился, но в разных странах бывал, всё повидал и руки у негомягкие. Ну а вы-то, Аделаида Ивановна, куда морду тычете? Ах, полизать хочет,мое золотце!

Митя вздрогнул и привстал на цыпочки. Слава Богу, последниеслова адресовались не какой-нибудь из придворных дам, а жемчужно-серойлевретке, усердно облизывавшей императрицыну щиколотку. Вон оно тут как: собакузовут по имени-отчеству, а адмирала просто «Костей».

— А про нас с индейцем забыли, — шепнул Митя папеньке. —Выходит, Прожект не получился, да?

Тот лишь всхлипнул. Да и индеец хлопал своимиглазами-маслинами невесело. Тоже и у него, дикого жителя девственных лесов, наэтот день, надо полагать, имелось какое-нибудь особенное упование.

— Вы, сударь, из каких индейцев будете? — спросил Митятихонько, сначала по-английски, потом по-французски. — Я про ирокезов читал,еще про чирокезов и алгонкинцев.

Вроде вежливо спросил, уважительно, а дикарь почему-тонапугался. Отскочил от Мити, пробормотал:

— Big little man!