Вот когда Митя отвоевал себе право сидеть у братца вклассной комнате, тогда и началась настоящая жизнь. Каждый день открытия, пирразума! Мосье де Шомон учил по-французски и по-немецки, да из географии, да изистории, да из астрономии. Викентий — арифметике, да русской грамматике, даБожьему Закону. Жаль, уроки были всего два часа в день, и еще раздражалтупостью Эндимион, сколько времени из-за него попусту пропадало! Про себя Митяназывал старшего брата Эмбрионом, ибо по развитию мыслительной функции сейскудоумец недалеко продвинулся от человечьего зародыша.

Вечером, когда дом засыпал (а ложились в Утешительном рано:летом в десятом часу, зимой в восьмом), наступало самое главное время.

Тихонько, на цыпочках, мимо храпящей на сундуке няньки, вкоридор; там легкой мышкой на лестницу — и в верхнее жилье, по-французскиbelle-etage, где кабинет. Под столом заранее спрятаны свеча и тяжелый, неподнимешь, том «Великой энциклопедии». Часов до пяти существуешь по-царски,общаясь с особами, равными тебе разумом, — перед одним благоговейно склонишьголову, с иным, бывало, и заспоришь. В шестом часу назад, спать. Это ведь умунепостижимо, что человеки треть своей жизни, и без того недлинной, на подушкепроводят! Зачем столько? Трех часов для телесного отдыха и освежения ума кудакак довольно.

Еще и посейчас Митя, бывало, сомневался, не зря ли он в тотосенний день разомкнул уста. Минутный порыв, понуждение чувствительного сердцаположили конец тихим радостям безмолвного уединения. Очень уж жалостно былосмотреть, как убивается в гипохондрии папенька, который только что вернулся изПетербурга, куда ездил, обнадеженный смертью Киклопа, да несолоно вернулся.День за днем, прямо с утра и до вечера, Алексей Воинович горько плакал,воздымал к небу руки и проклинал жестокую судьбу, обрекшую его прозябать вподмосковном ничтожестве, на две тысячи восемьсот рублей годового дохода,безутешным родителем двух выродков — никчемного балбеса и бессловесногодурачка.

В доме было тихо. Маменька терзалась головными вапёрами,братец спрятался на чердаке, чтоб не высекли, дворовые тоже позатаились. Итогда Митя принял великодушное решение: пускай папеньке хоть в чем-то будетоблегчение. Пускай утешится по поводу младшего отпрыска, который никакой недурачок и слова произносить, если пожелает, очень даже умеет.

Сначала, для практикума, попробовал говорить вслух сам ссобой. Раньше, конечно, тоже иногда разговаривал в монологическом регистре, нобеззвучно, одними губами, а тут обнаружилось, что голос за мыслью никак непоспевает. (Эта скороговорливость и потом осталась, так что не всякий ее ипонять мог, особенно если Митя увлечется какой-нибудь интересной мыслью.) Тутеще следовало учесть папенькину бурливость чувств. Произнесенная фраза должнабыла быть короткой и завершиться прежде, чем Алексей Воинович начнет бурновосклицать и тем испортит всю эффектность. Самое простое — войти ипоздороваться, но не по-русски (эка невидаль для трехлетка), а на иностранномязыке. И коротко, и впечатлительно.

Вошел в столовую, где у окна рыдал папенька, рассыпавнезавитые и даже нечесаные локоны по подоконнику. Сказал, стараясь выговариватьфранцузские звукосочетания в точности как мосье де Шомон: "Bon matin,papa[1]".

Папенька обернулся. То ли не расслышал, то ли решил, чтопочудилось. Страдальчески поморщился, простонал: «Поди, поди, дитя неразумное!»И рукой на дверь показал, а сам зарыдал еще пуще — вот как от Митиного видарасстроился.

Тогда Митя ему про разумность и неразумие процитировал изПаскалевых «Pensees»

(как раз накануне ночью книгу прочел и многие максимы словов слово запомнил — до того хороши): «Deux exces: exclure la raison, n`admettreque la raison».[2]

Вышло еще эффектнее, чем хотел. Недооценил Митя папенькинойчувствительности — Алексей Воинович, прослушав максиму, закатил глаза и пал вобморок. А когда очнулся, увидел над собой оконфуженное лицо меньшого сына,бормотавшего по-русски, по-французски и по-немецки слова утешения, то возделруки к небу и возблагодарил Провидение за явленное чудо.

Потом папенька долго ахал и дивился, узнавая, что малышможет и по-латыни читать, и в разных науках сведущ изрядно. Но более всегородителя поразили Митина памятливость и сноровка в арифметических исчислениях.Ну, запоминать интересное — невелико чудо, хоть бы даже и целыми страницами —это он папеньке легко объяснил, а вот про цветные цифры растолковатьзатруднился, ибо и сам не очень понимал, как в мозгу свершается арифмометрическаямеханика.

Тут было так: единица — она белая, двойка малиновая, тройкасиняя, четверка желтая, пятерка коричневая, шестерка серая, семерка алая,восьмерка зеленая, девятка лиловая, ноль черный. Кто этого не видит, без толкуи объяснять, что, когда берешь, к примеру, число 387, оно навроде трехцветноголеденца — сине-зелено-алое. Перемножаешь его с числом 129,бело-малиново-лиловым, все цифры вмиг переплетаются в толстую многоцветнуюкосичку, колоры перетекают из одного в другой, и дальше просто: называйобразовавшиеся части спектра подряд, вот и выйдет искомое 49923. Тож и приделении.

Папенька послушал-послушал невнятные разъяснения и вдругнаподобие Архимедеса Сиракузского как закричит: «Эврика!» Подхватил Митеньку наруки и побежал на маменькину половину. Там пал на колени и стал целоватьмаменьку в живот, прямо через платье. «Что вы делаете, Алексис?» — вскричала таиспуганно.

— Лобзаю благословенное ваше чрево, произведшее на светГеракла учености, а вместе с тем проложившее нам дорогу к Эдему! Воззрите,любезная Аглая Дмитриевна, на сей плод чресел наших!

В тот миг и родился Прожект.

Во времена папенькиного детства много говорили о маленькоммузыканте Моцарте, которого отец возил по Европе, показывал монархам и получалза то немалые награды и почести. Чем Дмитрий Карпов хуже немецкогонатурвундера? В музыке несведущ? Да кому она у нас в России нужна, сия глупаязабава. Свет-государыня хоть оперы с симфониями слушает, но больше дляназидательности и привития придворным изящного вкуса, а сама, рассказывают,иной раз и засыпает прямо в ложе. Не нужно никакой музыки! В столице все толькои говорили, что о новом увлечении ее величества, шахматной забаве. Многиекинулись изучать умственную игру. Папенька тоже купил доску с фигурами,выучился головоломным правилам — ну как пригодится? Увы, не пригодилось. Уцарицы и без Алексея Карпова было с кем повоевать в шахматы.

А если предъявить ее величеству небывалого партнера —премаленького мальчишечку, от горшка два вершка? Это будет кунштюк получшеМоцарта!