– Полагаю, что немаленькие. Но это тот случай, когдастоимость внедрения не имеет никакого значения. Результат должен превзойти всенаши затраты.

– Три кандидата, – пробормотал Рассел, – интересная мысль. Яобещаю вам, что лично ознакомлюсь с этими материалами. И как можно быстрее дамвам ответ.

Фоксман взглянул на стоявшего перед ним мужчину. Леттридцать пять. Спокойный, уверенный взгляд, спортивная, подтянутая фигура.Глубокие морщины. Голова выбрита, а на лице трехдневная щетина. Умные ипроницательные глаза. Начитанного, грамотного и много страдавшего человека.Незнакомец молча ждал, пока заговорит приехавший гость.

– Господин Физули, – произнес тот, – меня зовут ДжонатанФоксман. Я специально прилетел сюда, чтобы переговорить с вами.

– Меня предупредили, – кивнул Физули, – сказали, чтобы яподъехал именно сюда в такое позднее время. Или уже раннее. У нас уже светает.

– Давайте отойдем от машин, – предложил Фоксман.

Физули усмехнулся. Очевидно, его собеседник был из техперестраховщиков, которые пытаются все держать под контролем. Если в одной измашин установлен какой-нибудь «жучок», то их разговор могут услышатьпосторонние люди. Он молча прошел за Фоксманом за небольшой холм. Джонатаногляделся, удовлетворенно кивнул головой.

– Давайте начнем. Только не удивляйтесь. У нас очень маловремени. Я буду задавать вам вопросы в стиле «блиц». А вы попытайтесьдостаточно быстро отвечать на них.

– Давайте.

– Ваше полное имя, фамилия, отчество.

– Физули Гаджикули-оглы Гусейнов.

– Кто вы по национальности?

– В анкете у меня записано, что я азербайджанец. Я себятаким и чувствую. Но по отцу я курд, а по матери талыш. Это этнические группы внашей республике…

– Я знаю, – прервал его Фоксман, – вы были офицеромМинистерства национальной безопасности?

– Да.

– Почему ушли в отставку?

– Я не ушел. Вы ведь должны знать мою анкету, – впервыенемного сорвался Физули не став отвечать на вопрос.

– Я ее знаю. Но хочу услышать ваше объяснение.

– У меня произошла семейная трагедия. – По лицу Физулиничего нельзя было прочитать, но было понятно, что он напрягся. – Я был тяжелоранен и меня списали по инвалидности. Вот уже два года я считаюсь уволенным изорганов министерства по инвалидности. Я был тяжело контужен и почти четыремесяца находился в коме. Врачи считали, что я не выживу. После такого раненияобратно меня уже не взяли.

– Как вы сейчас себя чувствуете?

– Вы считаете, что я похож на инвалида?

– Только отвечайте на вопросы. Как вы себя чувствуете?

– Физически абсолютно нормально. Иногда болит голова.

– Ясно. Сейчас я задам пару не очень приятных вопросов. Ипоэтому готов заранее извиниться.

– Не думал, что встречусь с таким деликатным собеседником, –без тени улыбки ответил Физули.

– Ваш автомобиль был заминирован, когда вы с семьей были вДербенте? Все правильно?

– Да, в Дагестане. Я был у своего двоюродного брата, которыйработает в полиции. Очевидно, там решили, что и я работаю в полиции. Или точноузнали, где именно я работаю. Мой автомобиль был заминирован. И он взорвалсячерез две минуты после того, как мы отъехали.

«Он умеет держать себя в руках, даже после такой трагедии, –с удовлетворением отметил Фоксман, – похоже, что физически он тожевосстановился. Но нам нужно будет еще раз проверить его психологическуюустойчивость».

– В машине была ваша семья? – уточнил Джонатан. – Простите,если я невольно причиняю вам боль.

– В машине были моя жена и десятилетний сын, – глухо сообщилФизули, – они погибли. Я остался в живых, хотя и провалялся в четырехмесячнойкоме. Сейчас получаю пенсию по инвалидности.

– И нигде не работаете?

– Мне это неинтересно. Я живу в горах, в ста киломметрахотсюда, ближе к Шемахе. Там у моего отца был домик, и я в нем поселился. Живуодин со своими собаками и козами. Еще есть вопросы?

– Ваше воинское звание?

– Майор.

– Вы закончили институт в Москве?

– Да. И еще проходил специальные курсы в Германии, куда насотправляли на стажировку в рамках программы сотрудничества с НАТО.

– Говорят, что у вас были самые лучшие показатели среди всехостальных офицеров, – напомнил Фоксман.

– Возможно, поэтому на меня еще тогда обратили внимание, –очень спокойно парировал Физули.

– Безусловно. Не обратить внимание на такого эрудированого играмотного человека было невозможно, – сказал Фоксман. – Но вот уже два года выне работаете…

– Два с половиной. Прибавьте к этому времени мой срокпребывания в больнице.

– Конечно. Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?

– Нет. Нормально. Я действительно был в коме. Целых четыремесяца. Когда начал приходить в сознание, почти ничего не видел, плохосоображал, не мог даже самостоятельно подняться с кровати. Меня комиссовали.Все верно. В таких условиях я ни на что не годился. А когда понял, что моипогибли… В общем, все сделали правильно. Я бы не смог оставаться в Баку, сноважить в своей прежней квартире, ходить на работу. Повторяю, – все сделалиправильно. Я ни на кого не обижаюсь.

– Почему вы приняли наше предложение?

– За два года жизни в горах я многое передумал. И чувствуюсебя нормально. Прежнюю физическую форму я восстановил, никаких проблем. Иногдамучают головные боли, но с этим ничего не поделаешь. Оставаться больше в горахя не хочу, а возвращаться к себе на прежнюю работу, наверно, не могу. И нехочу. Поэтому я даже не поверил, когда ко мне приехал сотрудник вашегопосольства. Решил, что это розыгрыш. Откуда американцы могли знать проинвалида, живущего в горах? Теперь понимаю, что вы меня давно искали и давно взялина заметку. Еще с тех пор, как я был в Мюнхене четыре года назад.

– Верно, – кивнул Фоксман, – у вас были просто феноменальныепоказатели. Жаль, что так получилось с вами и с вашей семьей…

Физули отвернулся. Он не хотел, чтобы Фоксман увидел его глаза.

– Вы понимаете, в чем состоит суть нашего предложения? –уточнил Джонатан.