Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг вспомнила, что я еще на линии, и добавила дрогнувшим голосом:
— Пусть хоть у тебя нормальная жизнь будет. Максимум, дите родишь и разведешься через пару лет. Главное: родить. Разведенка и незамуженка — это две большие разницы. Тебе двадцать пять уже. Вон Ленка Орлова из твоего класса второго носит. Юлька Тимофеева недавно родила. Так и то ее мать год назад все мозг мне парила:
— Что-то поздно моя Юлька в девках засиделась. Двадцать четыре ей уже. А вы же с ней одногодки! Так меня вообще съедят. Упустила сына олигарха с квартирой. С ума сошла?
— Мама, я…
— Все, отбой! — мама зевнула так, что аж в челюстях хрустнуло. — Спать. А завтра склеивать разбитое счастье, — с этими словами она отключила скайп.
А я так и осталась сидеть возле потухшего монитора. Еще до разговора с мамой я понимала, чем это все закончится. Но почему она никогда меня не понимает и всегда давит? Почему я должна вечно состязаться с одноклассницами, знакомыми, соседями? Думать, о том, что они скажут, отвечать на их дурацкие вопросы:
— Когда же замуж-то?
— А дите когда?
— Ой, гляди, опоздаешь.
— Часики-то тикают!
Неужели все, действительно, так и живут? Под вечным колпаком соседок теть Зин и баб Маш? Нет, я так не хочу! И ошибки будут мои, и жизнь моя.
Ночь прошла беспокойно. Я спала, как дельфин, вполглаза. То есть дремала, фактически. Под утро мне приснились коты на цирковой арене, которые прыгали через горящие кольца. Утром я долго зомбировала по кухне, варила кофе и пыталась разлепить глаза. Ровно в десять часов достала из холодильника коробочку конфет "Рафаэлло", подаренную Стасом, и пошла к Матильде.
За дверью было шумно. Я позвонила, подождала немного, и уже собралась вернуться домой. Неловко как-то было пользоваться добротой Матильды. Она меня вчера успокоила, и, наверняка, пригласила чисто автоматически, из вежливости. А я приперлась. Нет, домой. Точно! Но едва я успела повернуться и сделать один шаг, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Матильда.
— Доброе утро, Танюша! Вы стучали? Звонили? Я ничего не слышала, но обратила внимание, что откормленный мерзавец, — она кивнула вниз на кота, который терся о ее ноги, — вас учуял.
Кот поднял голову, презрительно посмотрел на меня и важно потопал к лестнице.
— Видели, да? — победоносно воскликнула Матильда, горящим от возмущения взглядом проводила кота и негодующе сложила руки на груди. — Это то, о чем я вчера говорила вам, милая девочка. Мерзавец нажрался и отоспался, и теперь опять пошел по бабам. Вот она, вся их мужская натура налицо! — крупный перстень с явно натуральным рубином сверкнул на указательном пальце Матильды, которым она торжествующе помахала в воздухе перед моим носом. — Поэтому нельзя в них врастать. Нельзя с ними сливаться, словно они кислород. Да вы проходите! Что же вы в дверях-то?
Я зашла в прихожую. А Матильда уже неслась в комнату, как молодая гончая, продолжая на бегу разглагольствовать скороговоркой:
— Вот боюсь я этого врастания всегда. Мужики же по натуре охотники, им неинтересно то, что уже точно есть в руках. Поэтому нужно всегда себя вести так, как будто под дверью три принца стоят и только ждут, как бы улучить момент и украсть вас, чаровницу и волшебницу. Это не важно, что их в помине нет. Главное, чтобы у мужика четко было это ощущение: ты не один, за тобой очередь из страждущих.
Я хмыкнула, едва поспевая за Матильдой. Вот ходовая старушенция! Это ж надо так гонять в ее возрасте! Лет шестьдесят пять ей точно есть, если не больше. То ли она выспалась, то ли с утра приняла какое-то чудесное лекарство. То ли всю ночь летала на метле. Меня уже ничего не удивит!
— И это ощущение нужно у них, мужиков, искусственно воспитывать, Для таких целей я и создала свой клуб.
— Какой клуб? — не поняла я.
Вместо ответа Матильда улыбнулась и зашла в гостиную.
Я последовала за ней и растерялась. На широких удобных диванах из светлой кожи молочного оттенка сидели девушка лет тридцати и высокий парень примерно того же возраста. Максимум, чуть за тридцать, плюс-минус пару лет. Причем лицо парня мне показалось смутно знакомым. Очень всегда стесняюсь незнакомых людей, да еще в чужом доме. Не знаю, куда деть руки, где сесть, о чем говорить. Стас всегда потешался над моей застенчивостью, считая ее проявлением провинциальных комплексов. А я и не спорила. Я не из Парижу. Меня не учили искусству непринужденно вести светские беседы.
— Познакомьтесь, Танюша, это Диана, — Матильда указала на девушку. — А это Егор, — она погладила парня по плечу. — Вы с ним шапочно знакомы. Раскланивались у лифта.
Точно! Я же видела его, когда он выходил из квартиры Матильды.
— Да, Матильда Видленовна, мы видели друг друга несколько раз, — ответила я.
— Просто Матильда, — отмахнулась она. — Зови меня по имени. Ты теперь член нашего клуба, а у нас все по-простому, по-народному. И я позволю себе перейти на "ты". Надеюсь, ты не воспримешь это как ужасающий моветон? Вижу: в глазах твоих застыл немой вопрос. О каком клубе я говорю? Поясню: мы все, здесь собравшиеся — члены тайного общества воспитателей неверных мужчин и котов. Я — председатель клуба. Егор — наш сценарист, он разрабатывает совершенно искромётные сценарии для воспитательных акций. А Диана — специалист по гламуру, стилю и дизайну. Жрица прекрасного, так сказать.
— Спасибо, что только жрица, а не ночная бабочка, — хмыкнула Диана и встала с дивана: — Пойду кофе сварю. Тебе с сахаром? — обратилась она ко мне.
— Да, — промямлила я, осторожно и по возможности незаметно озираясь по сторонам.
Это не может быть правдой! Наверняка, здесь есть скрытые камеры, и сейчас откуда-то выскочит довольный Пельш с огромным букетом цветов и заорет:
— Розыгрыш!
Меня-то ему разыгрывать ни к чему. Но вот Матильда все же звезда кино и театра, хоть и на пенсии. Может быть, хочет напомнить о себе зрителям? Наверное, я очень плохая актриса. Вернее, стопудово совсем скверная. Потому что Матильда бросила на меня внимательный взгляд и спросила:
— Танюша, с тобой все в порядке? Ты как-то странно реагируешь.
— Таня скрытые камеры ищет, — улыбнулся Егор. — Думает, что мы ее разыгрываем.
Я густо покраснела.
— О, поколение Инстаграмм и реалити-шоу! — Матильда картинно заломила руки. — Во всем они видят подвох и розыгрыш. И скрытые камеры. Какой ужасный век тотальной слежки! Все друг за другом