никого, кто не наделал бы дел на Этой Стороне и не заслуживал бы искупления в аду. Сидя у корней Великого Древа, Хозяин ест, пьет, слушает песни и сказы о прибывающих богатырях и веселится, забывая про судилище. Да, он тоже несовершенен, в нем осталось человеческое. Он был когда-то таким же, как мы, пока в начале времен не умер первым из людей и не отправился на Ту Сторону, чтобы встречать остальных. Служение такое. Так вот, пока мы, поколение за поколением, продолжаем жертвы и песни и длим ими пир Хозяина Справедливости, он не начнет суд над нашими предками. Так мы выкупаем для них отсрочку от круговорота. Конечно, и этой отсрочке будет конец когда-нибудь. Но не раньше, чем мы забудем про жертвы! И пусть та отсрочка закончится не на тебе и не на мне. Если когда-нибудь станет жалко отдавать добро на это, вспомни лица отца, деда, всех близких, кто уже ушел, и жадность пройдет. Я хотел бы, чтобы ты уже начинал подхватывать эти дела у меня, выстраивал привычку. Вдвоем надежнее. Как ты понимаешь, у меня есть и своя прямая забота, чтобы ты принял это к сердцу… — усмехнулся бал Изана.

День третий. Середина осени

Следующим утром на рассвете бал Изана принимал гур Шатур Рохита. Тот прошлым вечером прибыл вместе с другими гурами из Большого святилища, чтобы проследить за точностью обрядов и за соблюдением обычая во время похорон. Балли Варах приходилась гур Рохиту дальней роднёй. Гур одних лет с бал Изаной и даже носит такой же знак подмышкой. Гур Шатур Рохит — не выше среднего человека, но худоба прибавляет ему роста. Лицо его не совсем цветуще выглядит, бледно и покрыто мелкими морщинками, особенно вокруг глаз. Выражение непроницаемо, а темные зрачки смотрят внимательно и пронизывающе из-под полуприкрытых век. Как и все гуры, он избегает мясного. Одежда гур Рохита, даже зимняя, всегда только из войлока или тканины — крапивной либо шерстяной, крашеной в цвета земли и солнца.

После того, как для Вышних и предков было сделано все, что должно, бал Изана принялся угощать гостя лёгкой трапезой из козьего сыра с травами, занимая беседой. Сам он, как и все воины, предпочитал дичину и снисходительно поглядывал на еду гура.

— … есть у меня родич, большой охотник-добытчик, прямо удивительной удачи. Однако не любят его у нас, задирают. Встретил его с добычей три дня тому. И перед тем совсем незадолго встречал, и опять с ношей из лесу. Вот наш с ним разговор.

Спрашиваю его: «Зачем так надрываешься? Столько твоим не съесть!»

— Закопчу на зиму, — отвечает.

Я ему: «Ты что ж, зимой на охоту не пойдешь?»

— Пойду!

— Тогда зачем тебе столько копченого? Свежатина же лучше? Зимой и принесешь. Зачем тебе полутухлая копчёнка?

— Вовсе не полутухлая! В ледник-погреб схороню, дедом еще копанный! У нас погреб особый, как дед положил туда лед, так он там и лежит, подтаял самую малость только. Да и вдруг не будет зверя?

— Почему не будет? Ты разве предков прогневил? И скот на что?

— Скот резать не буду, буду растить!

— Если скот копить, тебе не хватит пастбища. У соседей не выпросишь, им самим нужно!

Стоит, глазами моргает. Только чувствую я, что не достучался до него, слов верных не нашел. Что посоветуешь?

Гур Рохит сплел пальцы рук на колене и ответил:

— Попробуй сказать ему так: Повезло? Уважь предков. Это они послали обильную добычу, освободили от лишних трудов, чтобы у тебя было больше времени для почитания Вышних. А не для того, чтобы копить или выменивать что-то, отравляя соседей их же завистью. Это испытание тебе. Как и всё в этой жизни, впрочем. Поделись добычей и с родичами, и тебе будет что сказать там, где ничто не остается скрытым. Если Вышние сочтут, что ты плохо проходишь проверки, они перестанут испытывать тебя, заскучают и отвернутся, и ничего хорошего из этого не выйдет.

Если и этого не услышит твой добытчик, то, думаю, словами его не убедить. Тогда у него, наверное, недуг. Может быть, он все семейство уже заразил. Великий охотник, говоришь? Ему на выселках не лучше ли будет? Ты, я слышал, уже отселил сколько-то людей наполдень… Хотя, нет. Он там, может быть, пропадет безвестно, а надо бы пример показать…

— Пример?

— Много зверя он бьет? Больше, чем семейству надо?

— Много больше!

— И как со здоровьем у него? От колдовства изобиженных животных у людей пухнут суставы.

— Не слышал я, чтобы он жаловался. Да и как на охоту ходил бы, опухший-то?

— Значит, хороший заклинатель его пользует. Да только не убережется, накличет встречу с Арани, лесной хозяйкой. Она слышит горе зверей. У балов с ней и так мир худой, она не простила нам то давнее пожарище. Если сорвет свой гнев на нем, здоровые балы целей останутся. Вот и пример будет для всех, не то, что наши увещевания…

— Воистину, гуры видят важное за обыденным! Неужто и мой Асуга тому учится? А вот и еще случай к разговору был у меня на пути сюда. Прошу твоего объяснения, гур!

— Если откроется. Что же?

— В тот день я отослал повозку вперед, в эту сторону. Сам шел следом, краем леса, следы высматривал. Со мной собаки, вот эти. Солнце, безветрие, теплынь! Псы мышкуют в траве, забежали вперед. Тихо, слышно как листья падают с веток. И вот навстречу — березка, не облетела еще, горит на солнце. Вся трепещет, звенит даже. Тут в груди стукнуло и уши заложило, зазвенело. Оборачиваюсь и вижу — стоит кто-то на тропе, где я только прошел, улыбается, молчит. А во рту поблескивает желтое.

— Вот как? Узнал его?

— Не узнал, смутно как-то всё было и быстро. Опускаю тихо руку на молот, глазами по сторонам кошусь, других высматриваю. Глянул на того, первого, а его и нет. В тот же миг я и пропотел весь!

— Что-то еще?

— Да как сказать… Не пойму, почему собаки не предупредили. Теперь всё.

— А видел ли тень от того, с солнцем во рту? Ноги его видел? На Вараха не похож ли?

— Не приметил. Сказываю, как во сне всё было. Но не во сне, верно.

— Нескучно сказываешь, бал. Если тот улыбался — это, должно быть, неплохо. Обдумаю, переговорю со старшими. Дам тебе знать. Вышние да охранят тебя и твоих…

— Подожди, гур, посидим ещё… Я видел вчера Лису мельком, издали махнул ей. Вокруг нее все время люди, как стена. Ты помнишь свадьбу Кабана и