вошла. Говорит, что-то вдруг в груди заныло, закололо, тревожно стало. И как будто сердце ее ко мне привело. Ну и стала меня выхаживать: с ложечки кормила, при ней я ходить учился. Больное было время – больное, плохое, поломанное. Так нечего об этом и вспоминать.

Вот же зараза!

Демьян звонко хлопнул себя по коленке и поднялся, довольный:

– Отлично же! Идеально! Давай, вставай.

Коля недоуменно на него поглядел, но повиновался. А что ему оставалось? Повеселевший проводник взял его за плечи, посмотрел в глаза и улыбнулся:

– Рад бы еще поболтать, да времени нет. Без обид.

Он крепко схватил его, приподнял и с силой швырнул на дорогу, прямо под колеса проезжавшему автомобилю.

Бах!

Водитель и не пытался затормозить и после удара проехал дальше как ни в чем не бывало. Колю отбросило далеко на тротуар. Он неестественно распластался, кровь хлынула у него из носа, из ссадины на голове. Кажется, ребро сломалось и проткнуло внутри что-то важное. Зрелище не из приятных.

Над площадью пронесся Колин крик – острый как бритва. Боль он чувствовал так же, как и в жизни. А может, это память подсказала ему, как было в тот раз? Он все орал и выл, крик прерывался кашлем, и было видно, как из его рта вылетают капли крови.

– Любовь не растет в теплицах, Николай Яковлевич, – пробормотал Демьян, поправляя галстук и глядя, как Коля корчится от боли. Он ждал. Потерпит уж.

Все люди и машины с площади куда-то мигом подевались. Даже голуби разлетелись, и теперь не было не только запахов, но и звуков, даже эха. Коля как будто стонал в маленькой комнате со стенами, обитыми поролоном, – что-то скрадывало его крики. Жутковато.

Когда под Колей натекла уже большая лужа крови, и он стал понемногу затихать (Демьян даже заподозрил неладное), послышались торопливые шаги, внезапно звонкие в этом приглушенном мире.

– Коля!

Ха! Демьян ухмыльнулся и самодовольно сложил руки на груди. Ну вот, сработало же. Люди…

Лида подбежала к своему мужу и опустилась рядом с ним на колени. Она боялась дотронуться до него даже пальцем – крови было слишком много. Ее затрясло крупной дрожью. Она все же коснулась его лица – всего в красных потеках и ссадинах – и попыталась заглянуть ему в глаза.

– Коленька, все хорошо, все будет хорошо! Я теперь все вспомнила, Коленька, и нашу жизнь, и как я заболела, Коля! Открой глаза, ну же? Я поеду с тобой на поезде, хорошо? Куда угодно поеду, только открой глаза, ты только останься со мной!

И Коля остался. Он прекратил стонать, разлепил веки и посмотрел на Лиду чистыми, ясными глазами. Улыбнулся. Боль как будто сразу перестала мучить его, кровь остановилась – схлынуло все плохое, как тогда. Только теперь не пришлось заново учиться ходить. И правда, удивительный этот мир.

– Ну что, – прогудел Демьян, врываясь в их воссоединение, – поднимайтесь. Пора на поезд.

Лида как будто только сейчас впервые увидела Колиного проводника. А может, и правда не видела раньше. Она помогла своему мужу подняться и, поддерживая его за руку, сама направилась в сторону платформы – домой, скорее домой! Теперь она помнила.

Тот же старенький вагон, те же скамеечки, тот же туман за окном. Не успел поезд тронуться, как Лида положила голову мужу на плечо и задремала. Коля гладил ее по руке, сиял и, кажется, уже и забыл о недавней жуткой боли.

– Нам ведь не так долго осталось? Там, дома?

Демьян пожал плечами.

– Точного срока не назову. Но по договору твое оставшееся время делится пополам, половина – ей. «Умерли в один день», и все подобное. Ну, быть может, день-другой разницы случится, но это уже детали.

Коля медленно кивнул.

– А потом что? Ну вот этот мир… смерти… это же не всё?

– Этот мир существует, чтобы сознание привыкло к смерти, все это временное и ненастоящее. А что дальше – узнаешь в свой срок. Но ничего плохого, обещаю.

Они сидели рядом с ним – молодые, убаюканные своей любовью, успевшие перед финальными аккордами пережить еще одно приключение. Что ж. Такие они, люди…

– Давай, – Демьян устроился поудобнее на скамейке, – надо поспать. Пока не уснем, не прибудем. Такие правила.

Они очнулись все вместе, втроем, в квартире Николая Яковлевича и Лиды. Старушка тоже открыла глаза и улыбнулась, перевела взгляд с мужа на Демьяна.

– Когда я болела, терпеть не могла запаха лекарств. Так он мне опостылел, что я решила – баста. Никакого больше нюха. А теперь вот снова пахнет. Совсем не жалею.

Проводник только ухмыльнулся. Так вот оно что.

– Ну что ж, – он поднялся и направился к двери, – свою работу я выполнил. А вам точно есть о чем поговорить.

– Спасибо тебе, – Николай Яковлевич прижимал руку жены к своей щеке, – мы справимся. Спасибо…

– Так что же это, – второпях спросила Лида, пока проводник не ушел, – что же получается, любовь побеждает смерть?

Было бы любопытно на это поглядеть. Демьян даже рассмеялся.

– Смерть? Нет, Лида, никогда. Ничто не побеждает смерть, – он сделал паузу. – Но любовь побеждает жизнь. Уж вам-то это известно.

Сказав это, он подмигнул им напоследок и вышел из комнаты.

Тикали часы: тик-так, за окном визжали дети, где-то у соседей играло радио. Устаканившиеся, гармоничные чьи-то судьбы. В прихожей хлопнула дверь – Демьян ушел. А в квартире на пятом этаже осталась только их, Лидина и Колина, «вечность».

На свет маяка

Старый внедорожник подскочил на неровности, а вместе с ним и Толик – его единственный пассажир. Уже часа полтора он дремал на соседнем с водителем кресле и вот проснулся.

– Недолго осталось, минут пятнадцать, и приедем, – сообщил шофер.

Дорога впереди петляла, хотя вокруг была сплошная открытая серость. Тундра.

В Москве осень еще не успела выцвести, догорала октябрем, а здесь, на севере, уже лег снег. Наверное, в солнечные дни можно сойти с ума от белизны. Но сейчас низкое серое небо пластом лежало на тундре, и оба они скрадывали друг у друга простор.

Толик, без пяти минут инженер-электротехник, ехал в поселок Китовый на берегу Баренцева моря. Его выписали как практиканта для работы на тамошнем маяке, в подмогу к смотрителю. «Романтика!» – подумал тогда Толик и согласился. И вот теперь он уже несколько часов трясся по вечной мерзлоте, которая забралась в его ботинки и так искусала ноги, что он их не чувствовал.

– Чего смурной? – спросил водитель. – Не по душе суровый край, а?

Толик растер замерзшие руки:

– Да нет. Холодновато просто.

Шофер как-то крякнул, наверное, посмеялся.

– Это