– Понял, Потапыч, разберемся, – Толик поднялся и стал убирать со стола – пора было мыть посуду.

Смотритель взглянул на Толика и впервые за весь вечер улыбнулся. Потом взял старую керосинку, поджег фитиль – тот вспыхнул желтым треугольником – и засобирался на улицу.

– Мне на обход. Так надо. А ты давай отдыхай, как управишься. Завтра начнем работу.

Разбираться с маячным оборудованием пришлось долго, чуть ли не неделю. Не зря Толик привез с собой книги и курсовые – было что вспомнить. Учился он хорошо, к делу подходил со всей ответственностью, какую мог в себе отыскать.

Странное дело было с этим маяком. По обыкновению маяк – военный объект, который армии теперь уже ни за каким ладом не сдался. Почти все догнивают как могут. Но этот хоть и автоматический – знай себе следи, чтобы электроника работала, – но перебросили его с военного ведомства на муниципалитет. Потапыч каким-то чудом выхлопотал новое оборудование, уже не у армейской казны, а у общегражданской. Мол, навигация в этом месте моря хромает, сбиваются суда с фарватера, а участок сложный – надо скалы обходить.

И правда, были несчастные случаи, даром никто не разбился. Вот и подсвечивал маяк путь по секторам: красный свет видишь – держи правее, зеленый – левее, белый – иди, как шел, тем же курсом. Вот и вся наука.

Внутри маяка было уютно. Толик часто поднимался к фонарю, разглядывал линзы, как завороженный. Он отражался в них, а вместе с ним – все небо и море, и вроде бы смотрел на свое лицо, а вроде и в калейдоскоп своего существования. С темнотой фонарь зажигался, с рассветом гас. Оборудование гудело внизу, и вскоре Толик привык к этому звуку. Потапыч наблюдал, как он, прикусив язык от усилия мысли, глядит то в книгу, то на кнопки и схемы, и иногда спрашивал, что к чему. Так проходили дни.

Вечерами после ужина Потапыч неизменно собирался на улицу, уже по темноте, разжигал керосинку и уходил. Не было его по несколько часов, и Толик не понимал, что можно так долго делать в северной ночи, где на километры вокруг живут только чайки. Погода не наладилась – было серо, иногда налетал мокрый снег, иногда дождь. Белого стало чуть меньше, зато влажность окончательно смешала все краски и нагнала туманов – жизнь проходила, как в разбавленном молоке.

Как-то вечером, когда Толик уже домыл посуду, Потапыч вернулся с обхода не один. Дверь открылась, и в домик ворвался холод с улицы. Смотритель бережно вел под руку какую-то пожилую растрепанную женщину. На ней был странный цветастый балахон, седые волосы спутались и торчали, а глаза непонимающе бегали по стенам.

– Давай вот, осторожнее. Все хорошо теперь. Толик! Ставь чайник. Ну? Поживей!

Практикант удивленно моргнул, но подчинился – набрал воды в эмалированный чайник и поставил его на плиту. Стекшие по стенкам капли тут же зашипели, напоровшись на огонь.

Потапыч усадил женщину за стол, а сам разместился напротив.

– Ты, мать, не переживай. Самое сложное позади, дальше все по-легкому будет. Сейчас чайку попьем, и я тебя провожу.

Гостья, наконец, прислушалась и молча закивала. Кажется, успокоилась.

Чайник закипел, и Толик налил кипятка в чашку с заварочным пакетиком. Женщина обхватила горячую посуду сморщенными ладонями, вздохнула с какой-то тоской, но стала прихлебывать. От печенья отказалась.

– Не переживай, все уже, – Потапыч, продолжая бормотать, достал простой альбомный лист из ящика стола и, к удивлению Толика, стал мастерить что-то из бумаги.

Какое-то время посидели молча – гостья все смотрела в чашку, от которой поднимался пар. Смотритель складывал лист так и эдак, переворачивал, шуршал, проводил по складкам сухой рукой. И вот – готов бумажный кораблик. Небольшой, с ладонь Потапыча, ровный, симпатичный. Толик стоял в сторонке и ждал, что будет дальше.

Женщина быстро допила чай (такой горячий, ну как?!), помедлила, улыбнулась. Она протянула худенькие руки к Потапычу, и тот аккуратно положил ей на ладони кораблик. Гостья издала подобие смеха, бережно поднесла подарок к груди и стала то ли качать его, будто на волнах, то ли баюкать, как дитя. Вот же странность, неужто с головой у нее беда? Судя по всему, так и есть.

– Ну всё, – Потапыч поднялся, помог встать гостье. – Пойдем. А ты, Толик, прибери тут, чашку помой.

Он снова зажег керосинку и, поддерживая женщину под локоть, увел ее в ночь.

В комнате остался странный запах – то ли духов, то ли морской тины. И исчезла привычная сухость – не могли же эти двое, выходя, столько сырости впустить через порог?

Потапыч вернулся быстро, Толик как раз вытирал стол. Зашел, напустил еще немного холода в помещение. Где-то снаружи волна сильно ударилась о скалы, донесся раскат.

– А что это за гостья, Потапыч? Откуда она?

Тот только сурово посмотрел на Толика, убрал на место керосинку и стал наводить порядок в шкафу с посудой. Хотя там и так все стояло как надо – он просто переставлял чашки и тарелки с места на место.

– Из Китового, заблудилась? Какая-то она… Не в себе.

– Помолчи, – гаркнул Потапыч, – тоже не в себе был бы на ее месте. Нормально все. Пригрели, проводили. Все правильно.

Да что правильно-то? Ерунда сплошная вокруг. Но Потапыч уже рявкал – видимо, совсем не хотел вдаваться в подробности. Ладно.

– Пойду я спать.

– Ага, – смотритель уселся за стол, достал ящик с альбомными листами и принялся наводить порядок и там. Толик ушел.

На неделе приехал тот самый водитель, что доставил Толика на маяк, привез продуктов и улов местных рыбаков – морские гребешки. Закрытые плоские ракушки, цветные, в водорослях. Так и казалось, что внутри каждой из них – жемчужина.

Толик быстро научился их открывать: засунуть лезвие ножа сбоку, подсечь ножку, раскрыть ракушку и добраться до заветного бледного тельца – пара лимонных капель, и можно есть. На такие деликатесы на практике он и не рассчитывал. На столе уже собралась гора ракушек, когда Потапыч привычно засобирался на обход.

– Ты ее каждый вечер ищешь, да?

Старый маячник только взглянул на Толика, а у того по сердцу пробежал холодок – надо было прикусить язык, вот как знал, что надо. Потапыч разжег керосинку и молча вышел за дверь.

Толик прибрался на кухне, собрал ножи, салфетки, вытер насухо клеенку. Вот черт его за язык дернул, а. Не хватало еще ссориться со своим единственным собеседником. Прибираясь, он заметил на книжной полке бумажный кораблик – он уже видел его мельком по приезде. Вспомнилось, как