и выписывали дорогущие лекарства, только самые честные разводили руками и признавались в непонимании собачьего страдания.

Андрей отменил для пса любые запреты. Дорога на диван была открыта, но, странное дело, пудель на диван не шел. Однажды Андрей принес его на руках и, поглаживая, уложил в любимый уютный угол. Но пуделя вдруг затрясло, на дрожащих лапах он сполз с полосатого шелка и полез под обычную кровать.

И тут Андрея будто стукнуло током. Он прозрел, он вспомнил Нину. Схватил бумажник, где хранились визитки, и набрал ее номер. Трубку никто не взял.

В тот день он звонил ей несколько раз, отвечали длинные гудки.

Справочная по номеру телефона выдала адрес, и он немедленно туда отправился.

Она, конечно, ее рук дело, кипел он в дороге. Сглазила, нагнала порчу, отомстила за диван мелко и гадко. Праправнучка шталмейстера, высоконравственная дворянская кровь. Тьфу.

Оказалось, что она жила в коммуналке. Андрей долго жал на звонок под белой биркой «к Нине П.», пока дверь не приоткрыла худощавая старуха с жесткими глазами.

– Как зовут? – опередила она вопросом Андрея.

– Простите, я, собственно, не к вам… – начал было мямлить Андрей.

– Андрей? – жестко вперилась в него старуха.

Андрей кивнул.

Распахнув дверь, она поманила его за собой.

Они двинулись по доисторическому коммунальному коридору, каких, в представлении Андрея, давным-давно быть не было.

Вошли в бедно обставленную комнату, где старуха указала ему на стул. Андрей без звука подчинился.

– Знала она, что ты придешь. И меня предупредила. А сама не дождалась. Вот тебе тут, просила передать.

Конверт был тоже белый и тонкий. Письмо в нем – всего несколько строк.

«Вы были последней моей надеждой… Я ухожу не от старости или болезни. Не могу жить среди людей, забывших, что такое благородство. Не понимающих, что такое бесчестие, и не боящихся лжи…

Не принимайте всю вину на себя, таких, как вы, живущих только ради денег, – тысячи. Прощайте».

Андрея бросило в жар. Разом, как волной, накрыло стыдом, острым и сильным, как в детстве. И виной. Перед женщиной, в которой он, равнодушный и неумный, совершенно ничего не понял.

Из квартиры он вышел поспешно, почти сбежал.

На улице пахло морозом, кружился снег. Он отпустил шофера, хотелось идти пешком и чувствовать под ногами землю.

Он ступал по нетронутому белому тротуару, и ему казалось, что еще немного, и он додумает то, что раньше не понял в истории с Ниной. И тогда ему откроется что-то очень важное, без чего вся предыдущая жизнь, несмотря на успех и деньги, была неполноценной, и что теперь, с помощью Нины, он сможет переменить. Но вместо откровения, повторяясь вновь и вновь, в голове крутились только три слова: «Печаль моя светла…»

И вдруг – он даже остановился от неожиданности, кусочки мыслей сложились в одну ясную и простую картину. Он понял, что его болячки, и его проблемы в бизнесе, и даже недомогание любимой собаки совершенно с Ниной не связаны. Не она наслала на него напасти. Проблемы и болячки были результатом его собственной неправильной жизни, его нездоровых привычек, порочных взглядов и способов жить. С Ниной же его связывало теперь нечто гораздо большее: те несколько строчек записки, из которых он вытащил для себя новый и бесценный смысл.

На другой же день он разобрал и погрузил Кука на джип.

Дорога предстояла неблизкая, но жене он сказал, что отвозит диван в реставрацию.

Он гнал машину к Нижнему, и с каждым километром на душе у него становилось спокойнее, он был уверен, что поступает правильно.

Он нашел то село и приманчивый дом с рябиной и голубыми наличниками, который, впрочем, не показался ему сейчас приманчивым. Окна и двери дома были заколочены, и следов супругов, похожих друг на друга как близнецы, он не обнаружил. И соседи ничего не знали. Пожимали плечами, закрывались воротниками и отводили глаза.

Зато был цел и распахнут ветрам сарай на краю оврага.

Туда, на прежнее место, и перетащил Андрей Кука.

Когда уходил, услышал тугой высокий звук и обернулся.

Пружина дивана, пробив синий в полоску шелк, вырвалась на волю и застыла как ребро скелета. Вслед за ней то же самое проделала вторая пружина. И третья. Андрей прикрыл скрипучую дверь и поспешил к машине.

Любимый пудель быстро поправился. Псориаз же еще долго мучил Андрея и заставлял себя чесать в самые деликатные моменты.

Бронзовая балерина

Вы, конечно, знаете Чернова, все его знают.

Так вот, Чернов – мой приятель. У него богатенький магазин на Арбате, куда я в тот день и заглянул. Просто так, без всяких мыслей. Ни сном, ни духом не ведая, что с этого момента в моей и в черновской жизни произойдут события столь увесистые и, прямо признаемся, преступные.

Место под солнцем он выбрал ничего себе, вполне блатное, чувствуется, дал, кому надо, денег. Потому что Чернов далеко не дурак. Он знает, что в антикварном деле главное для снимания пенок с клиента не в том, чем магазин торгует – все торгуют одним и тем же, а в том, какое у тебя место.

Его магазин устроился удобно, на углу переулка, который день и ночь обтекается людьми, как рекой. Витрина, набитая хрусталем и фарфором, бронзой и приманчивой живописью с оголенными девушками, метра на полтора выступает над фасадом и словно трал захватывает эту реку так, что ее ручейки заворачивают в магазинную дверь. Пройти и не заглянуть – трудно и требует нервных затрат.

Я и заглянул, черт меня дернул. Заглянул просто так, не собираясь ничего покупать или наоборот. Можно сказать, заглянул как зевака, как любитель поглазеть на красивое, но кусачее по ценам. Знал бы заранее, что дальше произойдет, обошел бы Чернова за километр.

Не прав тот хозяин, что не любит в магазине зевак. Зевака тоже человек и имеет право, потому что сегодня он зевака, а завтра клиент, а главное, зеваки создают в магазине впечатление заинтересованного многолюдья и столь желанного ажиотажа. Это когда предметы отрывают с руками, чего в нашем деле практически не бывает, а хотелось бы, чтоб было и часто. Впрочем, моему Чернову хватало и зевак, и клиентов, уж больно классно поставил он свою лавку.

Он и сам был всегда необыкновенно хорош собой.

Никогда я не видел его в свитере и джинсах или, скажем, в куртке и топорных башмаках. Чернов – это раскрученная марка элегантности, это всегда изящный, чистой шерсти костюм, шелковый галстук, тонкая сорочка и благоухающий парфюм. Это стройная худощавость, чуть