— Ты правильно понял, Виктор. Я не смогу заменить Файна, я ему в подметки не гожусь. Его вообще никто заменить не сможет.

— Ты хочешь сохранить и школу, и тайну изумрудного рудника?

— Совершенно верно. Я хочу оставить все, как есть.

— Хорошо, ты откажешься от монополии на огранку изумрудов — твое право. Я откажусь от генеральских эполетов — не велика потеря. Но, как мы все это объясним Федьке, ведь для него этот рудник единственная возможность вернуться ко двору?

— К тому же, именно я втянул его в эту авантюру.

— Слушай, ну кто знал, что все так обернется? Ты ведь хотел, как лучше.

— Ты думаешь, мне от этого легче? Виктор, я благодарен тебе за поддержку — далеко не каждый способен отказаться от генеральских эполетов с такой легкостью, но, ты прав, это не решит проблему. Поступлю, как велит гражданский долг — замучает совесть. Поступлю по совести — сам стану преступником. Замкнутый круг!

Глава 39. Екатеринбург 29 мая 1798 года (вторник)

Салотопенный завод Серафимы Дмитриевны Казанцевой был выстроен из местного камня и представлял собой прямоугольник размером десять на пять саженей с большой печью посредине. Штейнберг приказал сломать печь, расчистить помещение и поставить три перегородки высотой в две сажени. Руководить строительными работами вызвался Соколов. Он так энергично взялся за дело, что уже через два дня были готовы четыре отдельных помещения под цеха каждое размером две с половиной на пять саженей. В каждом цеху сложили печи на два котла. Теперь на заводе параллельно могли работать две бригады по двенадцать человек в каждой, что позволяло вырабатывать шестьдесят четыре пуда мыла за смену при восьмичасовом рабочем дне.

— Можно задействовать еще две бригады рабочих во вторую смену и тогда дневная производительность удвоится, а сто двадцать восемь пудов мыла это чуть больше одной тысячи рублей в день. — Мысленно размышлял Штейнберг, стоя возле перестроенного завода. — Совсем неплохо для начала. Если потребуется, можно переделать второй салотопенный завод, расположенный в двух верстах дальше на юг.

Долгосрочные перспективные планы Штейнберга были прерваны появлением управляющего.

— Генрих Карлович, а зачем в последнем цеху печь, ведь там будут резать, и штамповать мыло? — Поинтересовался управляющий.

— Это запасная печь, Войцех Каземирович, так, на всякий случай, если вдруг выйдет из строя одна из производственных печей, да и зимой она лишней не будет. Мастер сказал, что печи можно будет топить уже через пять дней, поэтому начинайте завозить материалы и оборудование по списку, который я вам дал.

— А куда все складывать?

— Что там у вас было раньше? — Штейнберг показал рукой на стоявший слева полуразвалившийся сарай.

— Это цех где забивали и разделывали овец.

— Необходимо будет все расчистить и построить каменный склад, а пока в небольших количествах разложим все по цехам, для этого надо привести доски и собрать в каждом цеху стеллажи вдоль глухой короткой стены.

— Так мы сарай разберем, а доски пустим на стеллажи, сколько не хватит, тогда довезем. Как только строители освободятся, так сразу и начнем.

— Вам виднее, Войцех Каземирович, делайте, как считаете нужным. Уже можно подбирать людей. Кстати, где мы их будем искать?

— Найти несложно, Серафиму Дмитриевну в городе уважают, к ней пойдут. Ко мне уже не раз обращались, интересовались условиями.

— Сегодня Анна Германовна представит нам экономический расчет, и к завтрашнему дню мы выработаем эти самые условия.

Обсудив еще с полчаса насущные проблемы, собеседники разъехались. Управляющий отправился закупать котлы и договариваться с поставщиками, а Штейнберг в кузницу, и столярную мастерскую.

Вечером вся четверка собралась на ужин, после которого приготовились слушать доклад Анны.

— Должна сразу признать, — начала она свой доклад, — что Генрих Карлович оказался прав. Себестоимость мыла, сваренного по разработанной им технологии значительно ниже, чем у конкурентов, примерно в два — три раза. Точную цифру смогу назвать, после того, как мы определимся с зарплатой наших работников.

— А что у нас по объему? — Спросила Казанцева.

— Генрих Карлович уже называл эти цифры, я их просто конкретизирую. При двенадцати работниках завод будет производить минимум 768 пудов мыла в месяц, или 122 880 кусков. Если цена одного куска будет пять копеек, то в денежном выражении месячный объем завода составит 6 144 рубля. Соответственно по году это будет 73 728 рублей. Если увеличить число бригад, то соответственно, прямо пропорционально будет расти и объем производства.

— Сколько бригад мы можем задействовать на этом заводе?

— Максимально восемь бригад по двенадцать человек при трехсменном графике. — Пояснил Генрих. — В этом случае цех будет работать непрерывно, а дневная выработка составит почти двести пудов мыла.

— В денежном выражении это полторы тысячи рублей в день.

— Честно говоря, я о таком даже не мечтала. — Призналась Казанцева. — Цифры на уровне средних уральских заводов. Какова по твоим расчетам прибыль предприятия?

— Больше пятидесяти процентов.

— Бог мой! — Воскликнула Серафима. — Можно даже снизить цену.

— Тогда весь верх снимут перекупщики. — Охладила благородный порыв подруги Анна. — Ниже пяти копеек за кусок весом четверть фунта никак нельзя.

— Извини, я об этом не подумала. Генрих Карлович — вы гений!

— Вы это уже говорили, Серафима Дмитриевна.

— Не грех и повторить. — Улыбнулась Казанцева. — Когда мы сможем начать производство?

— Через пять дней, как только высохнут печи. Начнем с одной бригады, обучим людей, отработаем технологию, проведем хронометраж операций и, когда все заработает как часы, добавим еще одну бригаду. За это время нужно будет подготовить капитальные склады, наладить поставку сырья и определиться с объемом заказов.

— Вы слишком много наговорили, Генрих Карлович, нужно оговорить, кто и за что будет отвечать. — Серафима взяла лист бумаги стала писать. — Виктор Алексеевич занимается строительством, это понятно, Генрих Карлович будет обучать рабочих и отрабатывать технологию, а мы с Анной возьмем на себя поставки сырья и сбыт. Подпор рабочих доверим Войцеху Каземировичу, у него уже там целый список. Какие-нибудь возражения есть?

Возражений не последовало и все разошлись по комнатам.