Было видно, что Кугелевич истекает кровью и держится из последних сил.

Минуту молчания оборвал разрыв бомбы.

— Воздух! Ложись!

В небо взметнулся столб песка.

* * *

Младший лейтенант Лев Кугелевич не думал о смерти и не боялся, что скоро немцы забросают его гранатами или срежут автоматной очередью. Больше всего он хотел пить, и у него кружилась голова от потери крови. Когда он подтянул к себе автомат, руки ходили ходуном, а палец не попадал на спусковой крючок.

Чтобы расплывающиеся фигуры бойцов стали чёткими, он часто моргал, хотя это помогало плохо, потому что взгляд всё равно не фокусировался. Лёва вспомнил, как в детстве, упав с каштана, получил сотрясение мозга. Перед домом во Львове рос замечательный каштан с прохладными широкими листьями. Даже в самый жаркий полдень под деревом можно было найти глубокую тень.

Лёва карабкался на каштан в надежде заглянуть в окно Наталки с третьего этажа — черноокой и чернобровой дивчины с волной каштановых волос. Распущенные волосы доставали Наталке до пояса, а после дождя капельки воды в волосах сверкали бриллиантовой россыпью. Хитрая Наталка знала, что он за ней подсматривает, и нарочно шире раздёргивала тюлевые занавески, делая вид, что не замечает, как влюблённый мальчишка ловит каждое её движение.

Между тем наивным мальчиком Лёвой из швейного техникума и младшим лейтенантом Кугелевичем, что звездой распластался на кровавом песке, лежала война.

Львов… Мама назвала сына Львом в честь родного города. Сейчас на Украине хозяйничают фашисты. О том, где находится мама, Лёва старался не думать, но всем сердцем надеялся, что она успела эвакуироваться или уйти с потоком беженцев.

Если ему посчастливится попасть в списки погибших, то мама получит извещение, что сын — Лев Семёнович Кугелевич, двадцати одного года от роду — пал смертью храбрых.

Сконцентрировав взгляд, он посмотрел на пятерых бойцов, стоящих у его изголовья.

Почему они медлят? Теряют время.

Он шевельнул пересохшими губами, пытаясь выдавить из себя последние слова:

— Вперёд, на прорыв. Приказываю.

* * *

Зрелое лето кружило густой листвой и заманивало в болота брусничными россыпями. От кислых ягод сводило скулы, но Сергей всё равно рвал их горстями, уж больно хороши, да и есть хотелось невыносимо.

Вырываясь из окружения, они шли третьи сутки. Танкисты Степанцов с Мошниковым, Василий, сержант Бочкин и Сергей.

Направление к Ленинграду было перекрыто вражескими кордонами и минными полями. Вдоль дорог громоздились обломки брошенной техники. Несколько раз отчётливо слышалась немецкая речь. На пути попадались свежие могилы, обрывки фашистских газет, пустые консервные банки.

Накануне вечером они сгрызли последние крошки сухарей, зажевав их горстками водянистой болотной голубики.

Жара сменилась на пронзительно холодный дождь с порывами ветра, лохмотья мокрой формы прилипли к телу, зубы стучали от холода. Остановиться и развести костёр было рискованно — кругом немцы, да и коробок спичек в кармане запасливого сержанта Бочкина отсырел насквозь.

Сменяя друг друга, на самодельных носилках несли младшего лейтенанта Лёву Кугелевича. Едва вырвавшись из-под обстрела, один из танкистов — старший сержант Степанцов — осторожно промыл его рану водой со спиртом и обложил чистым мхом.

Сергей поразился, какими чуткими оказались грубые руки танкиста, покрытые чёрной копотью, — во время перевязки Кугелевич даже не охнул.

— Не сомневайтесь, мох верное средство, — объяснил Степанцов в ответ на недоверчивые взгляды товарищей, — я сам с Севера, у нас завсегда так раны лечили. Заживет, как на собаке.

Мох ли помогал Кугелевичу или ещё что, но он не умирал, хотя, глядя на его опрокинутое лицо, много раз казалось, что конец близок. Младший лейтенант то терял сознание, то открывал глаза и долго смотрел на верхушки леса над головой, явно не догадываясь, где находится.

Только однажды он перевёл взгляд на Сергея и очень чётко сказал:

— Ничего не слышу. Я оглох.

— Это тишина, — ответил Сергей, — обыкновенная тишина.

Ему и самому казалось странной царившая в лесу тишина — ни резкого воя снарядов, ни раскатов взрывов, ни пулемётных очередей. Жадно хватая ртом влажный парной воздух, он чувствовал себя так, словно провалился на глубину под лёд Ладоги и бредёт по дну в полном безмолвии.

Ноги болели, спина болела, от рукояток носилок с заскорузлых ладоней слезала кожа.

Усмотрев между нескольких сосен сухой пригорок, Сергей обернулся:

— Мужики, давайте туда. Передохнём немного.

Разговаривать не было сил.

Опустив носилки с Кугелевичем на землю, все опустошённо рухнули рядом. Танкисты сели спина к спине, Василий, не обращая внимания на дождь, подгрёб под голову груду мокрых листьев, а сержант Бочкин кувырнулся комочком на бок и сразу заснул.

Сергей садиться не стал — потом не подняться. Надо идти, искать еду и кров, иначе лейтенант не дотянет до завтрашнего утра. Он посмотрел на лицо Кугелевича с заострившимся носом и впавшими глазницами. Кожа стала уже совсем восковой, напоминая пергаментную бумагу.

Нельзя отдавать парня смерти, не для того его тащили под пулями, чтобы уморить на марше. Настоящие люди должны жить.

Усилием воли Сергей оторвал плечи от дерева. Каждый шаг был как проклятие.

— Серёга, ты куда? — скрипнул в спину Васькин голос, похожий на воронье карканье.

— Пойду вперёд на разведку. Если будет опасность, дам очередь, тогда меня не ищите.

Это было оговорено много раз, но по военной привычке Сергей повторил условленное.

Танкист Степанцов повернул потемневшее от усталости лицо:

— Далеко не ходи, пошарь по окрестностям.

Вместо ответа Сергей махнул рукой, пытаясь прибавить шаг, чтоб не догадались, что он едва стоит на ногах. Касаясь ладонями шершавых стволов, Сергей слизнул с пальца капельку смолы. От ожегшей рот терпкой горечи туман в глазах рассеялся, идти стало легче. Слой опавшей хвои под ногами кое-где набухал кочками мелкого сизого мха с чахлыми кустиками вереска. Прыскали по сторонам лягушки. Не обращая внимания на морось, звучно выбивал дробь дятел.

«Словно и нет войны», — подумал Сергей и тут увидел впереди тёмную стенку сруба с замшелыми брёвнами. Не может быть! Изба! Посреди чащобы! Сердце забилось в унисон стуку дятла. Спасение или смерть?

Взяв автомат наизготовку, Сергей стал медленно приближаться к двери.

Кованая щеколда была замкнута на деревянную палочку, сквозь щели в крыльце пробивался молодой кустик, окон нет. Тишина и покой, как на картинке в детской книжке.

Тёсанная топором дверь поддалась с чудовищным скрежетом, способным разбудить всю округу. Если бы в доме ждала засада, то шансы уцелеть стремились к нулю. Но в пустой избе Сергей нашёл только паутину, засохший лист на полу и мешочек сухарей, подвешенный к притолоке.

Свет проникал сквозь узкие бойницы под самым потолком, освещая