звонки, и все это без чувства ужаса, без ощущения, что меня может довести до самоубийства первый же человек, что наступит мне на ногу где-нибудь на Гарден-сквер. Как будто миазмы депрессии ослабили свою хватку и мягко отпустили меня, словно туман, поднимающийся над Сан-Франциско к концу дня. Был ли это прозак? Без сомнений. Пережила ли я катарсис, пройдя через попытку самоубийства? Наверняка. Я всегда говорила, что впала в депрессию постепенно, а затем внезапно, и точно так же я вышла из нее. И терапия, и путешествия, и сон, и лекарства, и слезы, и пропущенные занятия, и потерянное время – все это было частью медленного процесса выздоровления, который чуть было не рухнул вместе со мной.

У меня ушло много времени на то, чтобы привыкнуть быть довольной жизнью. Мне было сложно найти точку отсчета за пределами депрессии, чтобы создать для себя новый образ жизни и мышления. Доктор Стерлинг соглашается с тем, что это непросто, потому что депрессия – та же зависимость, которую вызывают многие вещества и привычные схемы поведения, и, как и большинство зависимостей, она отвратительна, но от нее нелегко избавиться. Теперь, принимая прозак, я настолько остро осознаю, как не-ужасно я себя чувствую, что меня приводит в оцепенение мысль о том, что я могу потерять едва обретенное равновесие. Я трачу так много времени на то, чтобы оставаться счастливой, что мне грозит снова стать несчастной. Каждый раз, когда меня что-нибудь раздражает, будь то слишком длинная очередь в банке или мужчина, не отвечающий на мои чувства, мне приходится напоминать себе, что эти переживания (легкое раздражение в первом случае и разбитое сердце во втором) небеспричинны и что они не являются частью меня. Они не обязательно приведут к депрессивному эпизоду. У меня уходит много времени, чтобы понять: если я из-за чего-то расстраиваюсь, это еще не значит, что я никогда не смогу перестать плакать. Так сложно научиться оценивать силу своей грусти, так сложно понять, что это чувство может быть выражено в разной степени, оно может быть свечой, что горит мягко и безобидно у тебя дома, а может стать страшным лесным пожаром, который способен разрушить что угодно и не поддается никакому контролю. А может быть чем-то посредине.

Что-то посредине. Эту фразу слишком часто недооценивают. Что это был за день, что за момент чистого триумфа, когда я обнаружила, что бывает что-то посредине. Что за свобода – жить внутри эмоционального спектра, который большинство людей принимает как должное. Быть посредине – это проклятие в рамках нашей культуры, ведь это означает заурядность, посредственность, что-то более-менее интересное, о’кей, ни плохое, ни хорошее, ничего особенного. Уйма людей хочет прыгать с тарзанки и проводить отпуск в странах третьего мира, кишащих скорпионами и вооруженными диктаторами. Столько людей тратят время на приключения, только бы выбраться из скукоты среднего диапазона, этого состояния внутреннего спокойствия, где, несомненно, ничего никогда не происходит. Но что касается меня, мне достаточно равновесия. Все, что мне нужно, – жизнь, где крайности под контролем и где под контролем я.

Все, чего я хочу, – жить где-то посредине.

Я никогда не смогу расслабиться и забыть о депрессии, но ее постоянное присутствие, навязчивое и всеохватное влияние, ощущение, что жизнь – это то, что происходит с другими, пока я смотрю на них через черное облако, ушло.

Черная волна по большей части тоже ушла.

В хорошие дни я о них даже не вспоминаю.

Это прозвучит странно, но, когда я была маленькой, перед сном мы с мамой всегда делали одно упражнение: она говорила, чтобы я думала о приятных вещах. Я закрывала глаза, и ее пальцы гладили мои щеки и брови. И мы составляли целый список. Мне кажется, она придумала это, чтобы мне не снились кошмары, – и мы всегда называли, ну там, котят, щенков и воздушные шарики в зоопарке. Иногда она упоминала желтую подводную лодку, звезды на небе, пролетающих над головой дроздов, деревья в Центральном парке и даже – верите или нет, – что в субботу я увижусь с папой. Ничего такого уж особенного, но, когда тебе четыре, жить стоит ради собак и кошек, и собаки делают жизнь приятнее. И я вроде как думаю, что не так все и изменилось с тех пор.

Эпилог

Нация прозака

На днях моя подруга Оливия отнесла свою кошку к ветеринару, потому что та выгрызала комки шерсти у себя со спины, и ее постоянно ими рвало. Доктор осмотрел Изабеллу и немедленно диагностировал животному что-то под названием «расстройство чрезмерного ухода за собой», что означало, что кошка впала в депрессию и зациклилась на себе, может, оттого что бойфренд Оливии съехал с их квартиры, а может, потому что Оливия много путешествовала. В любом случае, объяснил ветеринар, у нее обсессивно-компульсивное расстройство. Изабелла не может перестать чистить себя так же, как некоторые люди не могут перестать пылесосить полы или все время мыть руки, как леди Макбет[364]. Ветеринар рекомендовал для лечения кошки прозак, который оказался чрезвычайно эффективным в лечении подобных состояний у людей. Дальше был выписан рецепт, учитывающий размеры кошки.

Вы должны понимать, что Оливия сама уже пару лет с перерывами принимала прозак и его химические вариации в надежде как-то справиться с постоянными приступами депрессии. А еще Оливия недавно настояла на том, чтобы ее бойфренд либо начал принимать прозак, либо отправился в поход, потому что его лень и паршивое настроение угрожали их отношениям. И, само собой, я уже больше шести лет сидела на прозаке. Так что когда она позвонила мне сказать, что теперь и Изабелла на прозаке, мы посмеялись. «Может, это то, что нужно моему коту, – пошутила я. – В смысле, он не очень хорошо чувствует себя в последнее время».

Было в этих шуточках что-то нервное.

– Мне кажется, вся эта история с прозаком зашла слишком далеко, – сказала Оливия.

– Да, – вздохнула я, – да, слишком далеко.

Я никогда не думала, что в депрессии может быть что-то смешное, не думала, что наступит время, когда меня будет забавлять мысль о том, что в прошлом году (и это на 30 % больше, чем в 1992-м) 1,3 миллиарда долларов были потрачены на прозак, в том числе, видимо, и на наших питомцев, что не меньше нас подвержены душевным травмам. Я никогда не думала, что с изумлением буду читать о городке Уэнатчи, штат Вашингтон, также известном как «Яблочная столица мира», где 600 из 21 000 жителей сидят на прозаке и где промышляет некий психолог, которого называют «Прозачным крысоловом»[365]. Я никогда не