– Эй! Ты жив! – радостно заорал князь. – Какой день! Какая битва!

Рейли накинулся на князя:

– Где барон? Где царь?

Но князь его не слушал, тем более что и не понимал.

– Посмотри, что я нашел! Посмотри! – кричал он.

Князь открыл сундук, достал оттуда меховую шапку, из шапки мешочек, развязал его и с таинственной улыбкой высыпал себе на ладонь несколько золотых колец с самоцветами.

Сын князя подъехал ближе и не сводил с Рейли тяжелого взгляда.

– Глянь! Глянь! Не обманул ты старика! А вон в том ящике старые башмаки, так они в каблуки кольца и камни попрятали!

Рейли понял, не понимая ни слова.

– Я обещал тебе добычу за дело! Ты сделал дело? Сделал?! – заорал он на князя, но тот только смеялся:

– Смотри! Это же сокровища! Настоящие!

Рейли выстрелил из револьвера в сына князя. Тот свалился с коня, не успев вскинуть карабин. Князь Лу-Хомбо резко обернулся, получил пулю между глаз и упал на спину. Рейли поднял мешочек с украшениями и спрятал за пазуху.

Где-то стреляли. Когда Рейли на коне князя обогнул холм, он увидел бой вдалеке на возвышенности.

На фоне винтовочных выстрелов грянул гром. Пушка? Откуда? И где-то зарокотало, будто отдаленная гроза …

Из записок мичмана Анненкова

20 февраля 1919 года

…С двух сторон на нас катились лавы всадников.

Казак, к лошади которого были привязаны наши быки, сдернул с плеча карабин и растерянно крутил головой. Это был тот самый казак, которого я спас в начале похода.

– Братец, развяжи меня. Развяжи!

Я сидел на первом быке. За мной – Бреннер и Каракоев.

Вой с двух сторон нарастал. Орда приближалась. Казак выстрелил куда-то.

– Развяжи, брат! Пропаду!

Казак метнул в меня заполошный взгляд.

– Развяжи, мать твою! Вместе отобьемся, – заорал Бреннер.

– Не велено, – кричал казак, в страхе паля вперед, назад не целясь. Со всех сторон выло и гудело.

Каракоев слез с яка и со связанными руками побежал вперед, в голову каравана.

– Развяжи, убьют меня! – кричал я казаку.

На сопках затарахтели пулеметы. Еще накануне по приказу Барона там заняли позиции пулеметчики. Место нападения Барону указал Бреннер.

Из-за спин казаков мы не видели противника, но, судя по крикам и нарастающей ружейной пальбе, он был уже близко. Наконец казак выхватил шашку и перерезал веревки на моих руках. Освободил и Бреннера. Я побежал вперед, лавируя среди коней и быков. В плотном кольце конных казаков я увидел Государя и Царевен. Они спешились и укрылись за своими лошадьми.

– Государь! Уходим! По коням!

Рядом упал с коня казак. Из горла у него торчала … стрела! Я схватил его карабин, шашку и патронташ, вскочил на его коня. Теперь мне открылось поле боя. Пулеметы косили всадников-тангутов целыми шеренгами. Глубокий снег мешал тангутам разогнаться, и тропа впереди была свободна. Нужно было проскочить между двумя лавинами, пока они не схлестнулись.

Через минуту Романовы, Каракоев и я скакали за Бреннером. Он вел нас к проходу на плато к той самой хижине. Впереди белела гора, позади грохотало. Я оглянулся и увидел Барона, скачущего за нами с группой казаков. А с фланга приближались еще несколько всадников на верблюдах во главе с командиром на белом быке. Я узнал Рейли и выстрелил. Бык под ним упал и выкинул Рейли из седла.

Мы рвались к воротам в скалах. Я оглянулся – Барон догонял. Столько раз я хотел убить его и вот показывал ему спину. Какого черта!

– Бреннер, я задержу их! – заорал я и натянул поводья.

Меня никто не услышал. Никто не оглянулся, не проводил меня взглядом. Меня никто никогда не провожал. Я развернул коня и посмотрел вокруг на синие скалы, обступившие долину, на дальние белые вершины, на битву, еще гремевшую среди холмов, – подходящее место для смерти героя. Я обнажил шашку.

– Не стрелять! – услышал я мальчишеский голос Барона.

На скаку он выхватил шашку у казака. Своей у него, как обычно, не было. Я пришпорил коня ему навстречу. В морском кадетском корпусе учили фехтованию, но не «рубке лозы на скаку», и мне привычнее была винтовка со штыком, но сжимал я шашку против шашки Барона. Срубит он мою голову, как кочан капусты. Дуэль близнецов – успел я подумать: две долговязые фигуры в желтых халатах, белых папахах, с одинаковыми крестиками на груди сшибутся, и одна упадет с коня.

«Звезда их не знает заката, звезда их не знает заката», – всплыл в памяти родовой девиз тевтонских рыцарей Унгерн-Штернбергов, мне о нем рассказал как-то сам Барон. Казаки поотстали от командира из уважения к чистоте нашего поединка и вдогонку за Царем тоже не торопились. Я уже различал под нависающей папахой лицо злого мальчика с рыжими усами.

Но тут что-то случилось – земля сделала сальто и поменялась с небом местами. Я ощутил удар спиной и затылком и снова увидел небо над собой. Оно было неподвижно, и сам я не двигался, впечатанный в снег. По небу коричневой тучей проплывало брюхо лошади с маленькой далекой головой. Туча плыла медленно и низко, рискуя задеть меня копытами. С высоты вдруг ударила молния. Метила мне в голову, но попала рядом, взметнув брызги льда. И тут же приблизилось лицо Унгерна – словно карнавальная маска с небрежно прилепленными усами и аляповато намалеванными голубыми глазами. Лицо взмыло вверх и исчезло, и лошадь его улетела …

Когда я поднялся, живых вокруг уже не было. Моя лошадь лежала с пробитой грудью. Кто-то из казаков все же выстрелил в нее и тем, наверно, спас мне жизнь. Но и рука Барона отчего-то дрогнула, и удар шашки-молнии пришелся мимо моей головы. Неужели Барон меня помиловал?

Сознания я не терял, но пролежал в оцепенении какое-то время. За холмом стреляли, я заковылял наверх по склону в сторону белой горы. Взял лошадь убитого казака, его шашку и карабин с патронами.

Доехал до «ворот», не встретив живых. Ниже по склону остатки тангутов атаковали горстку казаков. Сверху мне были видны мечущиеся в снегу фигурки, но ни Барона, ни Романовых я там не разглядел и поспешил к хижине. Проскочив «ворота», я заметил позади всадника, прицелился в него из карабина и узнал Каракоева. Ему оставалось проехать узкий проход между отвесными стенами, когда где-то ударила пушка. Выстрел по кругу отразился от гор, и с каждым отражением он, кажется, грохотал все громче. Я почувствовал, как качнулась земля и сдвинулся воздух. Моя лошадь нелепо подскочила, вздыбилась и понесла. Я