с ума сошли? – выкрикнула Ольга. – Остановите это!

– Прекратите! – подхватила Мария.

– Командуйте, хорунжий! – сказал Унгерн совсем тихо, что говорило о крайней степени его бешенства.

– Готовьсь! – скомандовал хорунжий.

Казаки нехотя подняли карабины к плечу.

– Ребята! Да вы чего, ребята! Господин генерал! Ваше превосходительство! – раздались голоса приговоренных.

– Отставить! – громко и твердо приказал Николай.

– Что вы сказали? – удивился барон.

Николай будто не слышал, встал рядом с хорунжим и заговорил громко, размеренно, будто читал с листа:

– Мы, Божиею поспешествующею милостию Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский; государь Псковский и великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных …

Расстрельная команда слушала, опустив стволы карабинов. Все знали наизусть это титулование Государя Императора Российского, потому что каждый военнослужащий еще два года назад обязан был заучить его. Слушал и Унгерн. Почему-то он не отдавал приказа убрать со сцены этого разжалованного монарха.

– …Государь и великий князь Новгорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны повелитель; и государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских князей и иных наследный государь и обладатель, государь Туркестанский; наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая… – Царь сделал паузу и отчеканил громко: – Всемилостивейше повелеваем помиловать приговоренных.

Все посмотрели на барона.

У себя в Даурии Унгерн уже поставил бы хорунжего к стенке и сам бы скомандовал «пли!», но здесь … Он хорошо помнил, как эти казаки встали на колени при появлении царя в сожженной деревне. Никогда раньше генерал Унгерн не задумывался, выполнят ли солдаты очередной его приказ, и вот теперь … Если он прикажет, а приказ не будет исполнен … здесь … после двух тысяч верст пути и перед еще тысячей …

– Отставить! – скомандовал барон. – Его величество помиловал, и я, ваш командир, уважаю сей акт милосердия. Но это не избавляет вас от наказания. Часовых на трое суток в холодную на хлеб и воду. Офицеров посадить отдельно!

Царю он сказал негромко:

– Не вздумайте повторить этот фокус еще раз …

И обратился к подчиненным:

– Слушать приказ! Выступаем через три дня! По прибытии в Лхасу будет совершен обряд бракосочетания. Великие княжны Романовы станут моими женами. Его величество и я вступим в тройственный союз с его святейшеством Далай-ламой с целью завоевания мира!

Он подошел к царю и царевнам и сказал тихо, только для них:

– И оставьте эти иллюзии – не поедем, не пойдем. Поедете и пойдете – или потащу вас на аркане до самого главного храма в Лхасе и прямо к алтарю … или как у них это называется …

Помолчал и снова обратился к солдатам, неожиданно ободряюще:

– Не дрейфь, ребята! Суворов перешел Альпы и Ганнибал. И мы перейдем эти тибетские горки! Доставить Анненкова в лазарет, если живой …

20 февраля 1919 года

Северный Тибет

Старый князь Лу-Хомбо, несмотря на свои шестьдесят пять, молодецки проскакал вдоль вереницы всадников и осадил коня перед Сиднеем Рейли, восседавшим на белом яке в окружении самураев на мохнатых бактрианах. В облике японцев ничто уже не напоминало о щеголеватых императорских офицерах: меховые шапки, овчинные бурки. И сам Рейли в белой бурке и меховом монгольском малахае сошел бы за местного князя, если бы не форма носа и не разрез глаз, характерный для совсем иных земель.

Князь Лу-Хомбо расхохотался. Но не потому, что его рассмешило что-то в облике Рейли, просто утро было такое веселое, и войско шло веселой рысью, и веселая битва была впереди. Этот чужестранец говорит, караваном идет Великий Белый Царь с казной. Царя убить, казну взять – вот это весело!

– Эй! Что за лицо! Будто не ел два дня! – закричал князь.

Рейли, конечно, не понял ни слова, но подоспел отставший толмач-монгол, немного говоривший по-русски. Рейли покосился на мрачные заснеженные скалы, на свинцовое низкое небо. Трое суток падал снег – в распадках лошадям по брюхо. А если Унгерн опоздает к намеченному месту и времени или вообще не выйдет из монастыря?

– Говорят, дочери царя – стройные, как тростинки, белые, как снег! А волосы у них золотые! – кричал князь возбужденно.

Он облачился и вооружился для битвы: поверх стеганого халата – кольчуга и бронзовые латы, доставшиеся ему, видимо, еще от прапрапрадеда. Сабля в кожаных ножнах с серебром явилась из тех же времен, но карабин за спиной английский, последней модели, и два шестизарядных кольта в ковбойских кобурах. На голове железный островерхий шлем, отороченный лисьим мехом и увенчанный петушиным пером.

– Говорят, они еще девственницы?! Возьму себе в наложницы! Царевен у меня еще не было!

– Четырех? Не много ли вам?

– И то верно, – хохотнул князь. – Одну, так и быть, отдам сыну, а то обидится!

– Князь, мы с вами обо всем договорились, – как можно внушительнее сказал Рейли.

– Ладно-ладно, я помню – убить всех! Ну, может, не сразу… – Князь подмигнул и умчался.

Войско во всем блеске Рейли увидел только сегодня на рассвете. Конечно, он знал, что вооружение тангутов несколько отстало от века, но такого не ожидал. Собранные со всех окрестных кочевий триста всадников имели в основном кремневые ружья, с которыми воевали их предки чуть ли не с Тамерланом. У некоторых не было и того – только сабли и пики. Куда они с этими пиками против пулеметов Унгерна? Рейли знал, что пулеметы у барона есть, но не знал – сколько. Надежда была только на внезапность и численное превосходство.

Из записок мичмана Анненкова

20 февраля 1919 года

Лиховского нет. Невозможно. Лиховский убит, убит …

Кто предатель? Они думали, что я, и до того были в этом уверены, что Лиховский стрелял в меня. И не отмыться теперь. Не оспорить последние слова погибшего героя …

Утром вышли из Гумбума. Барон сократил отдых с десяти дней до трех. Уверенный, что в монастыре полно тангутских шпионов, он не заботился о секретности. Напротив, приготовления делались у всех на виду и о дате выхода сообщалось везде и всем. Нужно было, чтобы тангуты успели собраться и перехватить отряд именно там, где они и планировали, потому что именно там был приготовлен им сюрприз.

За три дня продали всех верблюдов, вместо