Начав рассказывать о том, что случилось с ней той ночью, оназаново, шаг за шагом, переживала те события. Вот она видит свет в окнахдедовского дома в Нормандии… вот входит в дом и не видит там ни души… вотслышит чьи-то голоса внизу… затем обнаруживает потайную дверцу. Бесшумно имедленно спускается в подвал по каменной лестнице. Чувствует в воздухе влажныйзапах земли. Прохладно… А потом вдруг свет! Да, тогда был март. И вот, стоя налестнице, в тени, она смотрит, как какие-то незнакомые люди раскачиваются ибормочут заклинания в мерцающем свете свечей. Это сон, беззвучно твердила Софи.Я сплю, и мне снится сон. Иначе просто быть не может!..

Женщины и мужчины, чередование цветов, черное, белое,черное, белое. Платья из тонкой белой ткани колышутся, когда женщины поднимаютзолотые шары и выкрикивают в унисон: «Я была с тобой в начале, на рассветевсего, что есть свято! Я выносила тебя в чреве своем, прежде чем день настал!»

Вот женщины опускают шары и начинают раскачиваться взад ивперед, точно в трансе. И окружают нечто, лежащее на полу, в центре.

На что они смотрят?

Голоса звучат все громче. Темп ускоряется.

«Женщина, которой ты владеешь, есть любовь!» – хоромвыкрикивают женщины. И снова поднимают золотые шары.

А мужчины отвечают: «И жить она будет вечно!»

Ритм этих заклинаний то убыстряется, то стихает. Потом опятьускоряется и звучит с громовой силой. Участники делают шаг вперед и опускаютсяна колени.

И тут наконец Софи видит то, что было скрыто от ее глаз.

На низком расписном алтаре в центре круга лежит мужчина. Онобнажен, лежит на спине, на лице черная маска. Но Софи тут же узнает его породимому пятну на плече. Она едва сдерживает возглас: Grand-père! Одногоэтого зрелища было достаточно, чтобы шокировать Софи сверх всякой меры. Но тобыл еще не конец.

Деда оседлала голая женщина в белой маске, роскошныесеребристые волосы разметались по спине. Тело плотное, далеко от совершенства,и она ритмично, в такт заклинаниям, вращала задом. Занималась любовью с еедедом!..

Софи хотелось отвернуться и бежать куда глаза глядят, но онане могла. Казалось, каменные своды подвала давят на нее, прижимают к земле, непозволяют шевельнуться. Ритм заклинаний все ускорялся, казалось, участниковсотрясает лихорадка. Голоса звучали визгливо, истерически. И вдруг послышалсяуже совсем невыносимый пронзительный вой, все помещение взорвалось этим криком.Софи было трудно дышать. Только сейчас она заметила, что плачет. Онаотвернулась и стала медленно подниматься по ступенькам. А потом выбежала издома, бросилась в машину и, вся дрожа, помчалась в Париж.

Под бортом чартерного самолета проплывали мерцающие втемноте огоньки Монако, когда епископ Арингароса отключил мобильный послевторого за день разговора с Фашем. Потянулся было к сумке, где лежали леденцыот морской болезни, но вдруг ощутил такую слабость, что руки безвольноопустились на колени.

Пусть будет что будет!

Последние новости от Фаша оказались неутешительными, малотого, они окончательно запутывали ситуацию, по мнению Арингаросы. Чтопроисходит? Похоже, все вышло из-под контроля. Во что я втянул Сайласа? Во чтовляпался сам?..

Арингароса медленно побрел к кабине пилота, ноги дрожали иподгибались.

– Мне нужно срочно изменить курс.

Пилот взглянул на него через плечо и рассмеялся:

– Вы, должно быть, шутите, сэр?

– Нет, не шучу. Мне срочно нужно в Лондон.

– Отец, это же чартерный рейс! Не такси.

– Я заплачу. Сколько вы хотите? Лондон лишь в часе летаотсюда, да и курс вам придется менять не слишком кардинально, поэтому…

– При чем здесь деньги! И потом, отец, на борту есть идругие пассажиры.

– Десять тысяч евро. Прямо сейчас.

Пилот обернулся и удивленно уставился на епископа:

– Сколько? Да с каких это пор у священников водятся такиеденьги?

Арингароса вернулся к своему креслу, открыл черный портфель,достал пачку облигаций. Снова пошел к кабине и протянул пилоту.

– Что это? – спросил тот.

– Облигации Банка Ватикана на предъявителя. Здесь на десятьтысяч евро.

Пилот смотрел с сомнением.

– Это то же самое, что наличные.

– Наличные, они и есть наличные. – И пилот решительнопротянул пачку обратно. Арингароса ощутил такую слабость, что едва не осел напол.

– Это вопрос жизни и смерти, – прошептал он. – Выдолжны помочь мне. Мне срочно необходимо в Лондон.

Тут пилот заметил толстое золотое кольцо у него на пальце.

– Что, настоящие бриллианты?

– С ним я никак не могу расстаться, – пробормоталАрингароса.

Пилот пожал плечами, отвернулся и уставился на приборнуюдоску.

Арингароса не сводил глаз с любимого кольца, сердце у негоразрывалось. Он, того и гляди, потеряет все, что с ним связано. Послепродолжительной паузы он медленно стянул кольцо с пальца и положил на приборнуюдоску перед пилотом.

Затем вышел из кабины и вернулся на свое место. Секунд черезпятнадцать он почувствовал, как пилот свернул на несколько градусов к северу.

Но даже это не обрадовало Арингаросу.

А ведь как все начиналось, просто замечательно! Изумительно,изящно разработанный план. И теперь он разваливается, точно карточный домик… иконца этому не видно.

Лэнгдон видел, как потрясли Софи воспоминания о ритуале вдоме деда. Сам же он не переставал удивляться тому, что Софи довелось статьсвидетельницей Хиерос гамос, причем не только полного ритуала, но и участия внем Жака Соньера… Великого мастера Приората Сиона. Компания у него была простоблистательная. Да Винчи, Боттичелли, Исаак Ньютон, Виктор Гюго, Жан Кокто…

– Просто не знаю, что вам сказать, – тихо заметилЛэнгдон. В зеленых глазах Софи блестели слезы.

– Он воспитывал меня как родную дочь.

Только теперь Лэнгдон заметил в ней перемену. Это было виднопо глазам. Выражение отсутствующее, она словно ушла в себя. Прежде Софи Невёпроклинала своего деда. И только теперь увидела ситуацию в совершенно другомсвете.

За стеклом иллюминатора быстро светлело, на горизонтепоявилась малиново-красная полоска. А земля под ними была по-прежнему погруженаво тьму.