случай с расточником из слесарного цеха. — Но мне Бог помогает.

Раиса Васильевна рот так и разинула:

— Кто?

— Бог, — спокойно подтвердила свои слова Лосева. — Знаешь, нам столько лет вдалбливали научный атеизм, что мы в него почти поверили. Если бы мне лет пять назад кто-то сказал, что я буду петь на клиросе, то я бы ему психиатричку вызвала. Но вот видишь — пою и счастлива.

Отделив от своего пучка несколько прутиков, она протянула их на вытянутой руке:

— Кстати, Рая, возьми вербочек, сегодня Вербное воскресение. С праздником тебя.

Тёмная волна ярости резанула по глазам и заставила сердце больно подпрыгнуть, как сейчас. Пушистые вербочки тыкались в руки горящими угольками. Захлёбываясь от возмущения, Раиса Васильевна на всю улицу закричала:

— Как тебе не стыдно?! Ты, коммунистка, парторг, а веришь во всякую чушь! Да тебе не то что выговор — из партии исключить мало! Небось забыла, как ты голосовала против выделения квартиры лаборантке из литейного, потому что та в церковь бегала? Забыла?

Она подступила вплотную к Лосевой и выпаливала фразы жёстко и пулемётно.

При упоминании лаборантки на лицо Лосевой набежала тень. Она опустила голову:

— Помню тот случай. Каюсь. Жаль, что сделанного не воротишь. Много мы тогда бед натворили по собственной глупости.

Пожалуй, больше всего Раису Васильевну взбесило то, что Лосева смотрела на неё без обиды, словно нянька на малыша-несмышлёныша. Даже попыталась успокоить, неловко гладя по рукаву пальто.

Резким движением она вырвалась, не пытаясь скрыть клокочущее внутри презрение:

— Не прикасайся ко мне, церковная крыса! Ты предала. Ты всё предала! В наше время тебя бы в порошок стёрли! Вас по тюрьмам надо сажать! Правильно большевики попов на баржах топили.

Лосева отшатнулась и уже не смотрела на неё с кроткой жалостью, а медленно краснела лицом, словно бы её лоб заливал поток крови.

— Бог тебе судья, Рая, за такие слова.

Развернулась и ушла, держа в руках прутики-вербочки с пушистыми серыми зайчиками нарождающейся весны.

С тех пор Раиса Васильевна повадилась заходить на Смоленское кладбище, благо недалеко, пристраивалась у церкви, смотрела на выходящих старух и радовалась, если они оказывались нищие и скомканные, как она сама.

Боль в сердце понемногу отпускала. Раиса Васильевна приподнялась на подушках и с прищуром посмотрела на врача.

— Доктор, у меня лекарства бесплатные. Я инвалид. — Она помолчала и гордо добавила: — И ветеран труда.

На следующий день заведующая почтовым отделением остановила Риту на выходе из отдела доставки и сообщила:

— Маргарита, на тебя опять поступила жалоба от Галямзиной. Говорит, что ты занималась религиозной пропагандой и заставляла её приобрести ёлку.

В этот раз глаза заведующей смеялись. Она посмотрела поверх перегородки, за которой сортировали почту, и добавила:

— Купить ей, что ли, ёлку? В подарок, как лучшей жалобщице.

* * *

Вал корреспонденции, костюмы для новогодних школьных праздников, подарки, стирка, покупки — у Риты голова шла кругом.

— Мама, а ёлка? Неужели ты забыла? — требовательно зазвенел голосок Ромы.

Рита перехватила осуждающий взгляд дочки, которая копалась в ёлочных игрушках. Медленно и печально Галя разложила по ранжиру стеклянные сосульки, полюбовалась на сиреневую шишку и красноречиво вздохнула.

— Будет вам ёлка, — пообещала Рита, — завтра сходим все вместе и выберем.

Галя достала из коробки золотистую гирлянду, накрутила на голову и полюбовалась на себя в зеркало:

— Завтра все хорошие ёлки разберут, останутся одни палки.

— Значит, нарядим палку. — Рита откинула голову на подголовник кресла и улыбнулась. Если дети требуют ёлку и перебирают игрушки, то, значит, в доме царит гармония.

Она устало прикрыла глаза, почувствовав, как тело стало невесомым. Сквозь мягкую полудрёму фоном слышался негромкий голос дочери:

— Тише, Ромка, мама спит.

Улетающая прочь усталость накинула на тело одеяло из слабости. Хорошо так сидеть и слушать приглушённую возню детей. Скоро они вырастут, станут умными, самоуверенными, но нет-нет, да и вспомнят, как утомлённая мама заснула в кресле, вместо того чтоб бежать на улицу за ёлкой.

Её разбудил короткий звонок в дверь, словно бы дети балуются. Рита вскочила на ноги.

— Мама, я открою! — отозвался Рома.

— Ни в коем случае! Поздно уже. Не представляю, кто может прийти в девять вечера.

Она запахнула полы халата, на ходу раздумывая, стоит быстро натянуть джинсы или нет. Сочла, что обойдётся.

— Кто там?

Поскольку ответа не последовало, Рита несколько мгновений вглядывалась в дверной глазок, а потом решилась приоткрыть дверь и отпрянула. Перед глазами заплясали зелёные ветки — колкие, упругие, со свежим запахом леса и хвои.

— Мама, смотри, это ёлка! — перебивая друг друга, затараторили Галя и Рома. — Ёлка, настоящая ёлка. Чья она? Неужели наша?

Рита обозрела пустую лестничную площадку с мокрыми следами, ведущими к чёрной лестнице.

— Наверное наша, раз позвонили в нашу дверь. И кажется, я догадываюсь, откуда она на праздник к нам пришла. И много-много радости детишкам принесла.

* * *

Прислонившись к стенке трансформаторной будки, Никита поднял голову и посмотрел на Ритины окна.

— Надеюсь, она взяла ёлку.

Пожилой мужчина с крупным догом на поводке замедлил шаг:

— Молодой человек, вы что-то спросили?

— Нет-нет, я не вам. Сам с собой разговариваю, — поспешно ответил Никита.

Он снова взглянул на окна и отметил возникшую за ними суматоху. Сначала качнулась занавеска, потом мелькнула короткая тень, затем в люстре вспыхнула ещё одна лампочка, и наконец, к его удовольствию, за стеклом промелькнула зелёная макушка ёлки.

Засунув руки в карманы, он постоял ещё немного — уж очень хорош был этот зимний вечер с невесомым танцем снежинок вокруг фонарей. Зима в городе и зима в лесу — две совершенно разные ипостаси, но каждая хороша по-своему. Лениво подумалось, что пора позвонить Егору на ферму, сообщить, что задерживаться не будет и приедет завтра утром, привезёт обещанные запчасти для измельчителя корма и дополнительный электрообогреватель в коттедж.

На сон оставалось часов пять. Надо бы заставить себя лечь, но совершенно не хочется. Сейчас бы в кухню с запахом пирогов, чтобы в головокружительной близи увидеть Ритины глаза, благодарные и сияющие. Но его появление разрушило бы иллюзию Рождественского чуда и им обоим стало бы неловко. Хотя жаль, что ему не дано участвовать в предпраздничной суете.

Никита подумал, что мог бы научить Рому делать рубиновую звезду на макушку ёлки, а после полуночи переодеться Дедом Морозом с бородой из ваты и раздать подарки. Обидно, что калитка в уютный мирок по ту сторону окна пока закрыта.

— Пока! — уточнил он для себя. — Навязываться не буду, но вполне может быть, что в один прекрасный день я смогу положить под ёлку пакеты