«Мой дорогой сын, – прошептал он. – Ты всегда выказывал мне всю ту преданность и благодарность, какую должен демонстрировать своему отцу сын. Если Богу будет угодно, чтобы я выздоровел, я вознагражу тебя как лучший из отцов и помещу тебя среди самых великих и могущественных людей моего государства. Но если я умру и не смогу отблагодарить тебя, то пусть тебя вознаградит Бог, поскольку во всех моих деяниях ты показал себя истинным сыном своего отца».

«Я хочу только одного – чтобы ты выздоровел и процветал, отец, – ответил Джефри. – И если Богу будет угодно даровать тебе это, я ни о чем Его больше не попрошу». Он расплакался и с залитым слезами лицом, ничего не видя, покинул комнату, не в силах более слышать душераздирающие крики отца, снова впавшего в безумие.

Весь день в среду король метался в своей постели, то впадая в забытье, то выкрикивая неразборчивые слова о своем горе и унижении, когда наступали минуты просветления и он вспоминал о своем позоре и предательстве близких. В четверг, когда к нему ненадолго вернулось сознание, он снова узнал Джефри, наклонившегося к нему, и почти неразборчиво произнес, что хочет сделать его епископом Винчестерским или, лучше всего, архиепископом Йоркским. Он отправил золотое кольцо с изображением пантеры своему зятю, королю Кастилии Альфонсо, вместе со своим благословением, а другое кольцо с дорогим сапфиром отдал Джефри[496].

Обычно Генрих II путешествовал в сопровождении своих прелатов, но в последние часы его жизни рядом не оказалось ни одного епископа, который смог бы исповедовать и причастить его перед смертью. С ним осталось лишь несколько самых преданных рыцарей; остальные забрали у него все, что могли, и бежали.

В своей агонии Генрих вновь и вновь выкрикивал: «Позор, позор побежденному королю!» С этими криками он и умер в четверг 6 июля 1189 года[497]. Его слуги сняли с него все украшения, забрали все деньги и даже одежду, оставив лежать на земле в одной рубашке и исподнем. Таким и нашли короля его рыцари, и один из них, Вильям Триэн, поспешно накрыл его своим легким летним плащом, который с трудом доставал ему до коленей. Так и лежал Генрих Короткая Мантия до тех пор, пока Вильям Маршал не взял дело в свои руки и не подготовил тело короля к погребению[498].

В расстройстве и смятении друзьям короля с большим трудом удалось облачить его во что-нибудь, соответствующее королевскому сану. Они надели ему на палец кольцо, вложили в руку импровизированный скипетр, повязали на голову старую ленту с золотым шитьем, заменившую ему корону[499]. На следующий день процессия вышла из Фонтевро. Джефри шел за гробом отца пешком[500]. У моста через реку Вьенн собрались бедняки со всей округи, ожидавшие милостыни, которую по традиции раздавали на похоронах знати. Вильям Маршал обратился к Стефану Марзаю, сенешалю Анжу: «Сенешаль, у нас должны быть какие-то деньги. Мы несем короля Англии, чья жизнь завершилась. Было бы хорошо воздать ему почести, раздав часть денег всем этим бедным людям, ведь ему самому уже больше ничего не понадобится».

«Дорогой сэр, – ответил Стефан, – у меня нет денег короля».

«Сэр, если у вас нет денег короля, то раздайте свои, ведь у вас их в избытке, и вы скопили их на королевской службе, и только благодаря ему вы давно уже пользуетесь богатством и почетом».

Но Стефан снова ответил, что денег у него нет, и беднякам пришлось уйти ни с чем.

В Фонтевро тело короля было встречено процессией монахинь, которых при жизни он одарил многими милостями. Гроб поставили перед алтарем, и монахини, сменяя друг дружку, пели заупокойную «и молили Господа проявить к королю Генриху свое милосердие»[501].

Так Генрих II, король Англии, герцог Нормандии, Аквитании, граф Анжу и Мэна, лежал в платье, снятом с чужого плеча, в убогом подобии королевских регалий, оплакиваемый лишь своим побочным сыном, немногими верными друзьями и монахинями в черных покровах. Его империя находилась на грани развала, а амбиции завели его в никуда. Один сын преследовал его до самой смерти, а другой в конце концов предал его.

Далеко от залитых солнцем холмов Анжу лежала его островная земля, где спустя много веков его назовут одним из величайших королей Англии. Его ошибки, его гневливый характер, его жестокость и несправедливость по отношению к жене, сыновьям и подданным будут забыты. Люди будут помнить, что он спас Англию от феодальной анархии и создал сильную и эффективную систему управления, равной которой не было ни в одной стране тогдашнего мира. Эта система держалась на служащих, которые получили соответствующее образование и так хорошо разбирались в вопросах юриспруденции, финансов и управления, что целых десять лет безо всяких проблем руководили жизнью страны, когда королем стал сын Генриха Джон, совершенно не вмешивавшийся в дела управления.

Люди будут помнить, что Генрих II укрепил в Англии королевскую власть с помощью новых законов, которые легли в основу английского законодательства. Несмотря на свое несовершенство, на царившие в ней фаворитизм и коррупцию, на то, что люди часто считали новые законы просто очередным способом выколачивания у них денег, а не средством осуществления правосудия, юридическая система, созданная королем Генрихом, внедрила в умы жителей Англии идею о том, что перед законом все равны. Усвоив эту идею, англичане могли порой поддаваться тирании и несправедливости, но делали это против своей воли и совсем недолго. Жюри, состоявшее из двенадцати законопослушных граждан, которые клялись в том, что будут говорить только правду, в конце концов доказало, что может противостоять любому тирану. Сделав это жюри непременным участником всех судебных процессов в Англии, Генрих II мог считать свою задачу выполненной.

Вильям Маршал сообщил Ричарду о смерти отца. Герцог явился в церковь, где лежало тело Генриха, и безо всяких эмоций посмотрел ему в лицо. «И по выражению его лица никто не смог бы сказать, что он чувствует: радость или печаль, горе, гнев или удовлетворение»[502], но он вздрогнул от ужаса, увидев, как из ноздрей отца потекли струйки крови. Они текли все время, пока он стоял у гроба, и всем присутствовавшим пришла в голову мысль, что мертвец указывает на своего убийцу. Ричард опустился на колени перед гробом отца, но постоял совсем недолго – за это время нельзя было даже прочитать «Отче наш», а потом сделал Вильяму Маршалу знак следовать за ним. Когда они вышли из церкви, Ричард сказал: «Маршал, дорогой мой сэр, недавно ты пытался убить меня, и, несомненно, сделал бы то, если бы я не отвел твое копье рукой. Ты совершил бы дурной поступок».