Ричард, прекрасно все это понимая, ответил так: «Если бы мне, как и полагается, была дарована милость моего господина, я бы пешком дошел до самого Иерусалима!»

«Тебе не надо идти туда пешком, – ответил граф Филипп. – Король Франции рядом, и тебе не надо ходить к нему, пешком или как-нибудь еще. Явись к нему в своих доспехах, верхом на коне с красивой попоной, и ты без труда завоюешь милость своего господина, ибо того желает Господь!»

Ричард прошел сквозь ряды французской армии, побеседовал наедине с королем Филиппом и вернулся к своим рыцарям. Не зная, каковы были результаты этой встречи, Генрих, «подозревая не мир, а предательство», пригласил к себе нескольких представителей французской знати. Дела его шли плохо, и он это знал. Никто уже не верил его обещаниям, которые он никогда не выполнял, и он хорошо понимал, что сам поставил себя в такое положение, когда война, самая настоящая, а не простая стычка на границе или легкая осада, стала совершенно неизбежной. Он не являлся талантливым полководцем, и его главной целью было любыми средствами избегать боя. Теперь он искал способ выпутаться из сложившейся ситуации и решил прибегнуть к уловке, на которую в свое время попался отец Филиппа.

Когда к нему явились архиепископ Реймсский, граф Теобальд Блуаский, граф Фландрский, граф Роберт де Дрё и несколько других аристократов, он сказал: «Мои господа, друзья и родственники! Признаюсь вам, что я грешник и до нынешнего дня вел жизнь, дурную во многих отношениях. Но теперь я решил исправить свою жизнь и свои ошибки и, пока у меня еще есть время, хочу помириться с Богом. У меня есть деньги и люди, и я отправлюсь воевать против язычников, если это придется по душе моему господину, королю Франции. Поэтому я прошу вас убедить моего господина от моего имени даровать мне два года перемирия. Если же он мне его не даст, то, вне всякого сомнения, Бог спросит его, почему он отказался помочь мне спасти свою душу. И вам тоже придется держать перед ним ответ, если вы не передадите мою просьбу королю».

И при мысли о том, до какого унижения он дошел, король разразился слезами.

Когда графы передали слова Генриха Филиппу, тот громко рассмеялся и спросил: «И вы ему поверили?» Приняв крест, Генрих уже столько раз обещал отправиться в Иерусалим, так что Филипп воспринял его новое обещание как глупую шутку. Неужели эти люди не понимают, что он опять решил всех одурачить?

Графы признались, что в искренность Генриха не верят, но им очень хотелось предотвратить войну, от которой никому не будет добра. «Он умолял нас передать тебе свою просьбу, и мы советуем тебе сделать так, как он просит, – ответили они, и Филипп согласился.

Однако когда они возвратились к английскому королю, то обнаружили, что он уже изменил свое намерение. Генрих начал понимать, что Филиппа, в отличие от его отца, короля Людовика, нельзя будет бесконечно водить за нос пустыми обещаниями. И если Филипп дарует ему перемирие при условии, что он отправится в Крестовый поход, то можно быть уверенным, что он не успокоится до тех пор, пока не заставит Генриха выполнить свое обещание. А отправиться в Святую землю для английского монарха было все равно что отказаться от своей короны. И он сообщил послам, что не хочет больше заключать перемирие, о котором он только что просил Филиппа. С большим сожалением они сообщили об этом королю Франции, который обрадовался, что Генрих отказался, – он жаждал битвы, а это говорило о том, что он не сомневался в своей победе. И на следующий день, рано утром, он выстроил свои полки в боевом порядке.

Узнав об этом, Генрих пришел в отчаяние; его охватил ужас при мысли о том, что решающая битва, которой ему удавалось избегать более тридцати лет, стала неизбежной. И тогда он вызвал к себе Ричарда. «Что нам делать? – спросил он. – Что ты мне посоветуешь?»

«Какой же я могу дать тебе совет, если вчера ты отказался от перемирия, о котором просил и которое было тебе даровано? Теперь мы уже не можем просить о перемирии, не рискуя навлечь на себя несмываемый позор!»

Но, увидев, что отец совсем растерялся, Ричард смирил свою гордость и сказал: «Хотя это и постыдное дело, милорд отец, я пойду к нашему повелителю королю, если ты этого хочешь, и попытаюсь убедить его даровать нам перемирие, о котором ты просил вчера».

Зажав в кулак самолюбие и гордость, Ричард пересек линии французской армии, отдал Филиппу свой меч, встал перед ним на колени и смиренно попросил о перемирии. Он обещал, что если его отец каким-нибудь образом его нарушит, то он сам явится в Париж и предстанет перед судом Филиппа. Посовещавшись со своей знатью, король Франции с большой неохотой пообещал Ричарду заключить перемирие. Обе армии, радуясь, вернулись к себе домой. Филипп увез с собой в Париж герцога Аквитанского, якобы для того, чтобы продемонстрировать всем согласие, воцарившееся между ними, но, скорее всего, для того, чтобы держать его в качестве заложника[436].

Пока Ричард гостил в Париже, Филипп «долгое время оказывал ему такие почести, что ежедневно они ели за одним столом из одной тарелки, а ночью укладывались спать в одной постели. И король Франции любил его, как свою собственную душу, и они так сильно любили друг друга, что, видя всю силу любви, связывавшей их, господин король Англии терялся в догадках, что же это такое»[437]. Генрих даже отложил свое возвращение в Англию, желая увидеть, к чему приведет их неожиданная близость[438].

Заполучив к себе в гости герцога Аквитанского, хитроумный Филипп решил попытаться превратить его в наследника молодого Генриха и Джефри и подтолкнуть к мятежу против отца, чтобы лишить того власти и забрать себе все его земли во Франции. Этот план отец Филиппа составил уже более двадцати лет назад. Поэтому французский король показал Ричарду письмо, которое прислал ему Генрих перед встречей в Шатору, предлагая свои условия мира. Одним из этих условий был брак Джона и Алисы, с которой герцог был обручен уже восемнадцать лет. Генрих обещал отдать молодоженам все свои земли, за исключением Англии и Нормандии[439].

Ричард не проявлял никакого интереса к Алисе, и, возможно, ему было совершенно безразлично, за кого она выйдет замуж. Но, узнав, что отец собирается лишить его наследства, о чем он давно подозревал, он просто затрясся от ярости. Генрих посылал гонца за гонцом, призывая его к себе. Но герцог, убедившись в предательстве отца, уехал в Шинон, захватил там казну и, бежав в свое любимое Пуату, принялся вооружать свои замки.

Генрих продолжал слать к нему гонцов, уверяя в своей любви и добрых намерениях и обещая выполнить все его просьбы. Ричарду всегда было трудно поверить, что остальные люди не такие прямодушные, как он. В конце концов он решил, что его подозрения по отношению к отцу лишены всякого основания. А когда он уступал, то уступал от всего сердца. Он встретился с отцом в Анжере, «где сын стал послушен своему отцу и на глазах у многих поклялся ему в верности против всех людей, положив руку на Евангелие. Он поклялся также во всем слушаться советов отца»[440].