интересный спектакль с финальным сюрпризом.

Ритуал тем временем продолжался. На поведение виконта, да и вообще на незваных наблюдателей ни Чеслав, ни Анхель внимания решительно не обращали, похоже, напрочь забыв о недавно владеющем ими желании продемонстрировать собственную силу, и предпочитали всецело отдаться собственным делам и заботам.

Мактиере продолжал стоять, немного раскрыв руки, подставляя лицо и тело лунному свету и, прикрыв глаза, жадно вдыхал его, впитывал, пил лунную кровь, как сказал он сам, передавая ее жутковато светящемуся кровавому треугольнику.

Чеслав, присев на корточки на своем углу треугольника, внимательно следил за скольжением лунного света по начерченным линиям, контролируя их приближение к волшебным предметам, ожидая мига полной концентрации магической силы.

Слабые попытки отвлечь оборотня от этого были заранее обречены на провал – происходящее слишком волновало, слишком заботило его и, как известно, не только и не столько из-за желанного результата, сколько из-за страха за друга. Все-таки к Анхелю Чеслав был привязан совершенно искренне.

Браслет, лежащий на другом краю треугольника, мелко завибрировал и камень, венчающий его, темный, как ночь, камень, вдруг зажегся поистине мистическим, блекло серебристым светом. Кулон, лежащий точно внутри браслета, тоже ловя сообщающуюся ему энергию, вспыхнул ярко, почти солнечно, ослепляюще и Татьяна, не сводящая взгляда со своих украшений, непроизвольно зажмурилась, даже прикрывая глаза рукой. Смотреть дальше было больно.

– Началось… – Альберт сжал руки в кулаки, напряженно созерцая происходящее. Он знал, что вершится сейчас пред ним, знал и понимал это лучше, чем кто-либо из его спутников – в конце концов, именно его записями пользовались, чтобы воссоздать страшный ритуал их неприятели, именно он некогда узнал о способе его проведения. Сейчас он жалел об этом, но, увы, теперь было слишком поздно.

Лунные линии, серебряный свет, образующий странный символ, впитывая силу магических предметов запылали ярче, их сияние словно вытянулось вверх, делая треугольник более объемным, более заметным, а девятиугольник по центру, казалось, стал прямым продолжением Большой луны.

Чеслав вскинул голову и, мимолетно оглядев арену действий, улыбнулся. Все шло по плану и дело теперь было за ним.

– En la Noche Grande yo hablo con fuerzas antiguas… – забормотал он, понижая голос, сбиваясь на неразборчивый шепот, и медленно сомкнув ладони перед собою, прикрыл глаза, вытягивая руки в сторону луны. Со стороны это походило на молитву, однако, святостью сейчас даже не пахло.

Наблюдатели растерянно переглянулись; Альберт нахмурился, недоверчиво качая головой.

– Он… – маг поперхнулся, закашлялся и, силясь прийти в себя, мимолетно прижал ладонь к виску, – Они меняют ритуал, меняют заклятие!.. Этот язык… То заклятие, что я обнаружил, оно было на латыни, но… но это…

– Испанский, – итальянец Марко, в испанском языке разбирающийся не слишком хорошо, но все-таки кое-как улавливающий знакомые слова, пораженно покачал головой, – Кажется… похоже на молитву, что-то о том, что в древнюю… нет, в Большую… в Великую Ночь он обращается к древним силам! Не разобрать, он шепчет… почему он не отвлекается?

– Слишком сосредоточен, – его коллега, первый средь хранителей памяти, хмурясь, подался вперед, вглядываясь в фигуру по-прежнему сидящего на корточках и старательно молящегося по-испански оборотня, – Это плохо… Если мы не будем понимать его слов, как мы поймем, что настал момент, которого мы ждали?.. – взгляд его устремился к мастеру, но тот лишь отрицательно качнул головой. Ритуала как такового Альберт практически не помнил, сохранил лишь общие воспоминания о собранных некогда знаниях, а чего ждать от переделывающих его магов не понимал и вовсе.

Людовик, замерший рядом с ним, все так же держащий правую руку в кармане, печально вздохнул и демонстративно поморщился. То, что их гениальный план может пойти прахом, молодому магу не нравилось.

Чеслав продолжал молиться, все так же не открывая глаз. Анхель, ждущий окончания этой странной молитвы, стоял, разведя руки в стороны, упиваясь светом Большой луны, практически купаясь в нем и, как будто даже забывая дышать, напоминал сейчас хорошо освещенную статую.

Время шло.

Роман, человек нетерпеливый от природы, не выносящий проволочек, переминался с ноги на ногу и отчаянно пытался пристать то к одному, то к другому из своих спутников, не зная, чем занять себя.

– Сколько мы будем терять время? – он почти ныл, иногда толкая лунную решетку ладонью и любуясь переливистыми волнами, идущими по ней, – Сколько можно слушать эти испанские песнопения? Клянусь, я уже готов отпустить ему все грехи и с миром отпустить его домой, лишь бы он заткнулся, а вы даже не обращаете на меня внимания!

– Чего ты от нас хочешь? – Татьяна, сама бывшая не самым терпеливым человеком в мире, наконец, не выдержала, – На наши слова он не реагирует, покинуть это место мы не можем – остается лишь стоять и ждать, пока все как-нибудь завершится… а вот потом можно будет отпускать грехи.

– Termino13*, – внезапно донеслось с площадки на вершине башни, прерывая слова девушки и страдания ее собеседника.

Все взгляды вновь устремились к происходящему; все лица посерьезнели.

Чеслав, наконец завершивший свою молитву, медленно поднялся с корточек и, действуя как-то очень резко, порывисто, вдруг выбросил левую руку в сторону луны, слегка сжимая пальцы, будто удерживая что-то в руке.

Людовик, сам некогда проделывавший подобный фокус, нахмурился, немного поворачивая голову вбок и недоверчиво сузил глаза. Ему действия врага казались бессмысленными.

В пальцах оборотня что-то сверкнуло, лунный свет огоньком пробежался по граням хрустального бокала и заиграл на поверхности наполняющей его жидкости.

Чеслав медленно перевел дыхание. Лицо его было мрачно.

– Et aqua erit lux tua, et tua lux erit aqua, – негромко, очень четко и размеренно произнес он, не глядя на стакан и, внезапно отвернувшись, слегка наклонил его, как будто подставляя под поток воды.

Винсент закусил губу. Переводить слова оборотня ему не хотелось – он начинал догадываться, чего тот добивается и озвучивать это ему было неприятно.

– «И вода станет твоим светом, и свет твой станет водой»… – Паоло, не столь щепетильный в этом вопросе, прекрасно сознающий, что многим из их соратников слова Инганнаморте могут быть непонятны, предпочел взять на себя эту обязанность и, озвучив заклятие, нахмурился. Он, в отличие от Винченцо, происходящего не понимал и это, надо признать, изрядно гнело итальянского мага – все-таки до сего мига он полагал себя человеком довольно знающим.

Что-то вспыхнуло, зазвенело, как бегущий ручеек. Татьяна, не сводящая взгляда с оборотня, вскрикнула и, пораженно приоткрыв рот, тотчас же закрыла его рукой.

На ее глазах, прямо перед ней творилось что-то неимоверное, происходило нечто совершенно невероятное, такое, чего даже она, казалось бы, видавшая виды девушка, не могла