родились, в течение всей жизни. Но что же тогда инициировало процесс разделения при такой численности, а не при какой-нибудь большей, которая могла бы дать нашим предкам еще более широкий выбор супругов, а также преимущества в защите, обеспечиваемой группой более внушительного размера? Такое число, по-видимому, не отражает сдержки и противовесы для обществ, живущих в природе, поскольку экологические факторы, такие как наличие хищников и доступность пищи, заметно отличаются в джунглях и тундре, где жили охотники-собиратели. Площади территорий, занимаемых охотниками-собирателями в таких разных экосистемах, значительно отличались – люди в Арктике странствовали на более дальние расстояния, – но численность населения обществ была почти одинаковой везде.

Возможно, что низкая верхняя граница численности общины обеспечивалась действием психологических механизмов, управляющих выражением человеческой индивидуальности. Поддержание баланса было необходимо: члены общины должны были чувствовать себя достаточно похожими друг на друга, чтобы разделять чувство единства, но оставаться достаточно разными, чтобы считать себя уникальными. В главе 10 я доказывал, что у людей было мало стимулов для отделения от других, когда все в обществе жили в нескольких локальных группах, поэтому группировки среди таких охотников-собирателей возникали явно редко. Но как только численность увеличилась, те же люди стали испытывать сильную потребность в различиях, которые обеспечивались за счет связей с более узкими группами. Это растущее стремление к многообразию идентичности, вероятно, способствовало появлению фракций, которое в конечном итоге приводило к разногласиям между локальными группами и разрыву отношений. В оседлых обществах, в конце концов достигших колоссальных размеров, ситуация была другой. В отличие от людей в локальных группах большинство тех, кто ведет оседлый образ жизни, нашли возможности для связи с социальными группами, представляющими собой не фракции, а вполне приемлемые и необходимые для функционирования общества объединения: рабочие коллективы, профессиональные ассоциации, клубы общения и ниши в социальной иерархии или в расширенной сети родственников.

Я оставил открытым вопрос о том, что такого особенного в числе 500, называемом антропологами магическим. По моим предположениям, примерно при такой численности населения средства, позволяющие людям иметь хотя бы самое грубое представление о каждом человеке в обществе, становятся ограниченными настолько, что индивиды при взаимодействии друг с другом в значительной степени должны опираться на маркеры. В группах численностью больше 500 человек люди начинали чувствовать себя по-настоящему безымянными; такое положение вещей не оказывает влияния на муравьев, но оно подрывает желание людей быть значимыми как личность. Такая утрата самоуважения заставляла людей стремиться подчеркнуть свою отличительность за счет принятия любых новшеств, встретившихся на их пути. Без тщательной организации и надзора, свойственных крупному оседлому сообществу, подобные новшества побуждали к разделу. Я не могу сказать, сформировалась ли эта особенность социальной идентичности в эпоху палеолита (по причинам, в которых еще предстоит разобраться) для поддержания численности общины на таком уровне, который был идеальным для жизни в то время. Возможен и другой вариант: это могла быть адаптация для усиления индивидуальных социальных взаимодействий, и в таком случае, вероятно, число 500 стало случайным следствием этой психологической особенности. Более вероятно, что имело значение и то и другое.

Как погибают общества

Человеческие общества и сообщества животных появляются и исчезают. Колонии муравьев и термитов обычно погибают вместе со своей царицей. Каждое поколение колонии начинает заново с новой основательницей. Некоторые сообщества млекопитающих достигают почти такого же решительного конца. Если размножающаяся пара в стае волков или гиеновых собак или в клане сурикатов умрет, не оставив жизнеспособного преемника, их сообщество обречено. Тем не менее, в отличие от насекомых, другие члены сообщества продолжают жить и рассеиваются, чтобы, если повезет, присоединиться к какой-нибудь другой стае или другому клану.

Разделение гарантирует, что большинство сообществ позвоночных животных не окажется в таком совершенно безвыходном положении. В идеальных условиях сообщество может размножаться, как амеба, которая продолжает делиться. Биолог Крейг Пэкер за 50 лет исследований в Африке наблюдал за разделением нескольких прайдов львов на протяжении десятка поколений.

Больше всего близки к бессмертным сообществам суперколонии аргентинских муравьев и нескольких других видов муравьев, чьи представители сохраняют отождествление с колонией по мере распространения по всему миру. Однако даже у них в какой-то момент предположительно появляются новые суперколонии. Для того чтобы это произошло, идентичность муравьев из одной и той же суперколонии должна измениться и стать несовместимой. Поскольку муравьи никогда не экспериментируют с вариантами поведения, которые побуждают людей расстаться, расхождение их идентичности должно иметь генетическую основу. Возможно, царице, которая имеет мутацию, влияющую на ее «национальный» запах, удается избежать гибели в своей родной колонии, если ей посчастливится найти изолированное место. Там она основывает гнездо, имеющее свой уникальный запах идентичности, которое могло бы, каким бы невероятным это ни казалось, вырасти в суперколонию.

Среди позвоночных сообщества афалин, обитающих у побережья Флориды, возможно, сравнимы с суперколониями своим постоянством, но, конечно, не масштабами (учитывая, что их сообщества основаны на индивидуальном распознавании). Сообщество, занимающее один и тот же участок Мексиканского залива у Сарасоты, на протяжении четырех десятилетий исследования оставалось устойчивым и насчитывало около 120 животных, а его территория передавалась из поколения в поколение – наследование владений является одним из основных преимуществ принадлежности к сообществу у многих видов. Данные генетики свидетельствуют, что это сообщество дельфинов обитало там несколько веков[867].

Тем не менее, несмотря на потенциально бесконечное повторение делений, гибель сообществ в какой-то момент, должно быть, неизбежна, если не у афалин, то во всех остальных случаях. Даже амеба, которая бесконечно делится, сталкивается с неблагоприятными условиями, когда пищи не хватает. В период голода после каждого деления одна из двух амеб погибает, оставляя свою сестру делиться дальше. Эта генетически запрограммированная реакция сохраняет общую численность амеб почти на уровне емкости среды – максимального числа особей в популяции, которое способна поддерживать окружающая среда[868].

Такой высокий уровень смертности заставляет вспомнить о трагедии, произошедшей с шимпанзе в Гомбе, когда одно сообщество уничтожило другое, и по понятной причине. В обоих случаях применима мальтузианская реальность: популяции даже самых медленно растущих видов достигают пределов емкости среды всего за несколько поколений. Поэтому, исключая изменения среды обитания, на любом подходящем участке на протяжении тысячелетий будет существовать примерно одинаковое число сообществ шимпанзе. До того как шимпанзе (или львы, или люди) достигнут этого пика численности, продукты каждого разделения сообщества способны без ожесточенной борьбы найти место, где поселиться. Но как только сообщества оказываются бок о бок, конфликты, вероятно, примут угрожающие размеры, и не только между соседними сообществами, но и внутри каждого из них, поскольку члены сообществ скандалят и дерутся из-за ресурсов, усиливая напряженность в отношениях до тех пор, пока