практики, Бор часто повторял мудрый завет древних: «никогда не забывать, что в драме бытия мы являемся одновременно и актерами, и зрителями» (429)[443].

Невозможность при любых заданных условиях четко локализовать микрообъект в пространстве и времени, одновременно измерив его энергетические характеристики, означает фактическое исчезновение представлений о нем. Такому «кризису наглядности» сопутствует также «кризис однозначности», т. е. определенности в характеристике состояний микрообъектов. Это касается и предсказания будущих физических событий: оно больше не опирается на «классический идеал причинности» и приобретает вероятностный (ансамблевый) характер. В гносеологическом, познавательном плане субъект оказывается перед исключительно трудной задачей синтеза альтернативных (раздельно полученных) и трудносовместимых данных о микрообъекте. Возможно ли вообще согласовать их в единой картине? Синтез возможен, считает Бор, но лишь при условии выхода за пределы традиционных представлений, утвердившихся в классической физике, и применения ненаглядных, условно-символических средств квантовой механики.

Общие гносеологические уроки выхода из данной проблемной ситуации заключаются в следующем. Необходимо, не страшась кажущейся несовместимости «фрагментов» полученных знаний об объекте (а в традиционной, старой физической картине мира они действительно несовместимы), идти к новому образу действительности, как парадоксального единства. Аналитическое «или – или» должно перерасти в синтетическое «и – и». Из двух, казалось бы, несовместимых истин образуется третья истина, высшая, но не сглаживающая полярность первых двух, а принимающая в себя их обе, как равно необходимые компоненты исчерпывающего знания об объекте. Именно такое свободное, «либеральное» единство противоположностей выражает боровский принцип дополнительности.

«Принцип дополнительности проделывает колоссальную (хотя и внешне незаметную) работу в современном сознании и мышлении по их переводу на многомерные основы»[444], – справедливо отмечает В. Алтухов. С этой точки зрения, нет и не может быть «единственно верного учения», или одной «истинной теории» сложного объекта, заведомо исключающей другие, альтернативные.

Принцип дополнительности Бора значительно расширяет наши представления о формах проявления диалектического противоречия. Нередко комплементарность сторон познавательной модели приобретает (как в теории света) острейшую форму, характерную для парадокса. У комментаторов трудов Бора вполне оправданно возникают аналогии между принципом дополнительности и диалектическими антиномиями Иммануила Канта. (Пример – антиномия эстетического вкуса: «Каждый имеет свой вкус»; и все же: «О вкусе можно спорить»). «При разрешении той или иной антиномии дело идет… о возможности того, что два по видимости противоположных друг другу положения на самом деле не противоречат друг другу, а могут сосуществовать», – пишет Кант, добавляя в духе агностицизма: «хотя объяснить возможность их понятия выше нашей познавательной способности». Но главное для него в том, что «оба, по видимости противоречивые, основоположения соединимы: оба могут быть истинными: а этого и достаточно»[445].

В содержание боровского принципа дополнительности необходимым элементом входит критичность по отношению к неявным предпосылкам познавательного процесса, выявляющим на определенном этапе свою неуниверсальность и требующим преодоления. Так, в классической физике «само собой разумеющейся» предпосылкой был принцип бесконечной делимости энергии. Прогресс квантовой физики обнаружил, что, по существу, все краеугольные понятия и принципы классической физики являются своего рода идеализациями реальности и, следовательно, имеют границы своей применимости.

«Кризис наглядности» в квантовой физике, однако, не должен привести, по Бору, к полному отказу от наглядных физических представлений. Хотя бы потому, что наглядными образами насыщен язык, на котором экспериментатор только и может сообщить другим результаты своих опытов. Ведь основной словарный состав языка формируется в повседневной жизни, на основе обыденных представлений.

Точно так же не может быть речи о полном отказе в квантовой механике от классических физических понятий. Микрообъекты со своими специфическими свойствами существуют в общем контексте с макрообъектами, и их полное описание, соответственно, возможно только на обоих «языках» вместе. Здесь принцип дополнительности работает также и в диахроническом плане: для выражения новой реальности нужен новый «язык», но он неотделим от традиционного, «старого». Два различных этапа культуры, породивших ту и другую системы понятий, «смотрятся» друг в друга, ведут некий «диалог». Подобная ситуация делает возможным и необходимым применение в такой фундаментальной естественной науке, как физика, методов герменевтики (интерпретация смысла, «археология» культурных напластований и др.), обычно используемых в гуманитарных науках[446].

Обосновывая принцип дополнительности, Бор сознательно искал и находил аналогии тому, что имеет место в субатомной физике, в самых различных областях человеческой культуры и познания. Однако, дело отнюдь не сводилось к подтверждению универсальности данного принципа и приведению ярких примеров, иллюстраций. Фактически автор принципа дополнительности намечал, исходя из него, новые перспективные исследовательские подходы и программы как в смежных, так и в весьма отдаленных областях науки и культуры.

Так, комплементарность причинно-механического и телеологического объяснений он считал важной характеристической чертой биологической науки. В области психологии отношения дополнительности существуют, полагал Бор, между инстинктивнобессознательным и интеллектуально-волевым началами психики. Где есть одно, нет другого; чтобы проявить первое, необходимо подавить второе, и наоборот; и все же, несмотря на столь различную природу, обе эти полярные сферы находятся в единстве, взаимодействуют, «высвечивают» друг друга (тому подтверждение – практика психоанализа).

Большое внимание уделил Бор анализу проявлений принципа дополнительности в области языка. Знаменательно, что такой крупный лингвист, как Р. О. Якобсон, принял эту идею в качестве руководства к действию, стал единомышленником и отчасти даже сотрудником датского физика в осмыслении принципа дополнительности, в его пропаганде, в единении на этой основе естественных и гуманитарных наук[447].

Дополнительным виделось Бору и соотношение искусства с наукой. Оба они. по его убеждению, причастны познанию. Оба стремятся познать истину. Однако, каждому из них открываются разные ее аспекты. Наука на опытной основе, но понятийно-логическими средствами постепенно создает объяснительную модель реальности. Искусство же есть дело интуиции отдельного человека, и оно связано со стремлением охватить истину целостно, помимо логического анализа предмета (мира), со стремлением передать целостность некоторого сложного эмоционального состояния, чувства. «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа» (493).

Наконец, сквозь призму принципа дополнительности воспринимал Бор взаимоотношения культур разных народов. Он выступал как против самоизоляции в этой сфере, так и против пренебрежения самобытностью других народов, высокомерного суждения о них по ценностным меркам собственной, привычной культурной среды. Глубинную основу дополнительности человеческих культур как реального факта и как идеала, к которому следует стремиться, ученый видел в том, что «каждая такая культура представляет собой гармоническое равновесие традиционных условностей, при помощи которых скрытые потенциальные возможности человеческой жизни могут раскрыться так, что обнаружат новые стороны ее безграничного богатства и многообразия» (287).

1995

Опыты определения отдельных эстетических понятий

(Прекрасное, гармония, дисгармония, переживание эстетическое, мотивировка в искусстве)

Прекрасное – эстетическая категория, обобщающая предметно-чувственные выражения упорядоченности, организации и