– Во Франции дивизия пополнялась и перевооружаласьпосле боев под Москвой… Бескрайние степи зимой показались нам десяткамиФранции. Пустые степи и беспредельные снега. И такой же холод под Сталинградом,как под Москвой.

"Да, десятки Франции, - согласился с горечью Бессонов,как на карте отмерив это мертво-оцепенелое, в снегах, лесах и степяхпространство, колоссальную глубину захваченной немецкими войсками земли, и, какбывало всегда, когда сознанием возвращался к этому, подумал еще: - Но чточувствуют они? Страх перед огромностью захваченного пространства? Перед тем,что они не удержат такую территорию и им придется рано или поздно отступать?Почему этот майор так подробно вспомнил путь следования в Россию?"

– Спросите его, - походив по блиндажу, обратился кпереводчику Бессонов, - что его так раздражает при воспоминании о пути изФранции.

– Сигаретен, майне сигаретен! - ознобно стучачелюстями, заговорил немец и впервые отцепился взглядом от угла блиндажа,мутные заскользившие глаза его зашарили по столу, он глотал слюну, говорячто-то возмущенно и долго. Переводчик молчал.

– Что он? - спросил Бессонов.

Краснощекий капитан, сконфуженный, пунцовый до самой полоскицеллулоидного подворотничка, пожал одним плечом, стал переводить, запинаясь:

– Ваши солдаты отобрали у меня французские сигареты изажигалку Главное, меня лишили сигарет. Вы взяли меня в плен и можете со мноюделать, что хотите. Но я прошу очень маленького милосердия: дайте мне всегоодну сигарету. Во Франции даже преступнику дают перед смертью сигарету и вина.Конечно, Франция… Франция - это солнце, юг, радость… А в России горит снег. Ноя не курил целые сутки в той яме, где ваши солдаты меня продержали много часов,как жалкую, связанную веревками свинью. Прошу ничтожного милосердия на пятьминут. На одну сигарету…

"Милосердия… - внутренне усмехнулся Бессонов этомудавнему, добропорядочному понятию, разрушенному самим этим гитлеровским майоромболее года назад. - Он просит милосердия? После солнечной Франции…".

– Дайте ему сигареты, - сказал Бессонов недовольнымголосом. - Он просил уже, видимо? Где его сигареты? Почему не отдали,подполковник?

– Впервые попросил, товарищ командующий. Когда привелии делали перевязку, зубами только скрежетал и ругался. Немец, как видите, не изпростых, товарищ командующий. Все его вещи перед ним.

И начальник разведки еще сильнее припустил огня в лампе,ненужно перекладывая с места на место занимавшие часть стола вещи и документыпленного: раскрытое портмоне с письмами и фотокарточками, медальон, миниатюрныйперочинный ножичек на цепочке - то, что вручили артиллеристы, приведя пленного;сигарет не передавали. Переутомленный бессонной ночью, с пятнистой желтизной навдавившихся висках, с мешками под глазами, Курышев сурово уставился на медальонмайора, вздохнул, вид его говорил Бессонову: "мои ребята погибли, товарищкомандующий. Но если б они были живы-здоровы, наказал бы я их занеаккуратность!" Немец суровость эту и вздох Курышева оценивал, очевидно,иначе: в краях крупного обметанного синевой рта его изгибались две усмешки -злость на себя и ненависть к русским, заставившим его унижаться, целые суткистрадать от холода, мочиться под себя там, в воронке.

– Ну, быстро, быстро дайте ему, - сказал Бессонов.

– Можно мне, товарищ генерал? - спросилкапитан-переводчик и с охотой извлек из кармана шинели пачку "Пушек",сначала намереваясь было протянуть ее пленному, чтобы тот сам выбрал папиросу,но передумал, вытряхнул папиросы, положил пачку на стол, улыбнулся стесненно.

Немец, клонясь вперед, звучно сглотнул слюну, толкнулсянеразгибающимися пальцами к раскрытой пачке, неосязаемо тупо ухватил папиросу,произнес что-то при этом.

– Огня просит. Зажигалку у него тоже отобрали, -смущенно сказал краснощекий капитан и, не без колебания вынув свою зажигалку,тоже немецкую, вычиркнул огонь, поднес прикурить, пробормотал:

"Битте зеер" (1).

– Мои ребята знали инструкцию, - сказал начальникразведки, все изучая на столе медальон пленного. - Наверняка артиллеристыпосвоевольничали, товарищ командующий.

"Милосердие, - подумал, раздражаясь, Бессонов. - Нет, унас слишком много милосердия. Мы слишком добры и отходчивы. Чрезмерно".

– Так что же, следовательно, русские солдаты оскорбиливас? Жестоко и зло отобрали сигареты у доброго немецкого офицера, прибывшего изФранции в Россию с самыми лучшими целями? К сожалению, они не знали, что правовыше силы, - проговорил Бессонов с иронией, не сочтя нужным высказыватьнеодобрение действию своих не знавших инструкции солдат, на которых так илииначе легонько (1) "Пожалуйста". досадовал педантичный в таких делахподполковник Курышев. - Молитесь Богу, вам повезло, господин майор.

Краснощекий капитан заторопился переводить, а крупное,породистое лицо майора, обволакиваясь дымом, распустилось от глубокой и жаднойпервой затяжки, он через ноздри долго процеживал дым; но едва молоденькийкапитан перевел слова Бессонова, немец внезапно смял папиросу, не докурив, и взлом исступлении бросил под ноги; полуистерический смешок забулькал в егогруди.

– Нет, мне не повезло, господин генерал. Ваши солдаты,которые не убили меня в воронке, а держали, как свинью, на холоде и самизамерзали, - фанатики. Они беспощадны к самим себе! Я их просил, чтобы ониубили меня. Убить меня - было бы актом добра, но они не убили. Это не загадкаславянской души, это потому, что я добыча. Не так ли? Вы считаете нас злыми ижестокими, мы считаем вас исчадием ада… Война - это игра, начатая еще сдетства. Люди жестоки с пеленок. Разве вы не замечали, господин генерал, каквозбуждаются, как блестят глаза у подростков при виде городского пожара? Привиде любого бедствия. Слабенькие люди утверждаются насилием, чувствуют себябогами, когда разрушают… Это парадокс, чудовищно, но это так. Немцы, убивая,поклоняются фюреру, русские тоже убивают во имя Сталина. Никто не считает, чтоделает зло. Наоборот, убийство друг друга возведено в акт добра. Где искатьистину, господин генерал? Кто несет божественную истину? Вы, русский генерал,тоже командуете солдатами, чтобы они убивали!.. В любой войне нет правых, естьлишь кровавый инстинкт садизма. Не так ли?

– Хотите, чтобы я вам ответил, господин майор? -спросил сухо Бессонов, останавливаясь перед немцем. - Тогда ответьте мне: в чемсмысл вашей жизни, если уж вы заговорили о добре и зле?

– Я нацист, господин генерал… особый нацист: я заобъединение немецкой нации и против той части программы, которая говорит онасилии. Но я живу в своем обществе и, к сожалению, отношусь, как и многие моисоотечественники, к мазохистскому типу, то есть я подчиняюсь. Я не всадник, яконь, господин генерал. Я зауздан…

– Очень любопытное соотношение, - усмехнулся Бессонов,устало опираясь на палочку. - Парадоксальное соотношение коня и всадника.Нацист, пришедший с насилием в Россию, против насилия, но выполняет приказания,грабит и жжет чужую землю. Действительно - парадокс, господин майор! Ну, таккак вы мне задали вопрос, господин майор, я вам отвечу. Мне ненавистноутверждение личности жестокостью, но я за насилие над злом и в этом вижу смыслдобра. Когда в мой дом врываются с оружием, чтобы убивать… сжигать,наслаждаться видом пожара и разрушения, как вы сказали, я должен убивать, ибослова здесь - пустой звук. Лирические отступления, господин майор!..