искусно опутаны неприятельской пропагандой, устной и письменной, шедшей к нам из нейтральных государств, главным образом через сухопутную границу Голландии и Швейцарии, а также из Австро-Венгрии и изнутри самой Германии и, наконец, воздушным путем, что в скором времени многие перестали различать, что являлось неприятельской пропагандой и что было их собственным ощущением. Пропаганда была для нас тем чувствительнее, что нам приходилось вести войну не многочисленными, а хорошими батальонами. Значение массы на войне бесспорно, без солдат вообще невозможна никакая борьба, но не в одной массе дело – важен дух, ее оживляющий. Это одинаково чувствуется в общественной жизни, как и на поле сражения. Мы боролись против всего мира и могли делать это со спокойной совестью, пока морально мы были способны к войне. До тех пор мы имели шансы на успех и, что то же самое, могли не покоряться уничтожающей воле неприятеля. С исчезновением нашей моральной боеспособности все совершенно изменилось. Мы уже не боролись до последней капли крови. Многие германские мужи уже больше не хотели умирать за свое отечество.

Разложение внутри страны в соединении с его влиянием на нашу боеспособность, борьба на внутреннем фронте и против духа войск были во всяком случае главными средствами, которыми Антанта стремилась нас победить после того, как она потеряла надежду победить на поле сражения. На этот счет у меня не было никаких сомнений.

Один дальновидный политический деятель Антанты весной 1918 года высказался следующим образом:

«Общий и основной взгляд руководящих государственных деятелей Антанты в Лондоне и Париже сейчас таков, что германская армия на Западном фронте непобедима в военном отношении. В то же время всякому ясно, что Антанта победит, и победит благодаря внутренним отношениям в Германии и нейтральных державах, которые должны привести к падению монархии. Не позже осени этого года в Германии начнется революция. Для нас совершенно ясно, что в Германии существуют влиятельные силы, для которых нет ничего хуже военной победы Людендорфа».

Это вполне совпадает со словами депутата ландтага Штребеля, редактора «Vorwarts», сказавшего в 1915 году:

«Я открыто признаю, что полная победа государства не отвечала бы интересам социал-демократии».

Мне не хотелось публиковать эти слова. Но истина остается истиной, а эти слова истинны.

VII

Ответственность за настроение внутри страны лежала на имперском канцлере. Верховное командование охотно взяло бы на себя непосредственно просвещение народа. Но, согласно закону, оно всегда обращалось к имперскому канцлеру и просило его о воздействии.

Ему нужно было уничтожить причины, к сожалению, слишком законного недовольства народа, вызванного главным образом всеми крайностями и уродствами военной промышленности. Ее отрицательные явления не могли не возбуждать сильного недовольства и ослабляли дух широких общественных кругов в такой степени, что это наносило неисчислимый вред нашей боеспособности. Жажда наживы и наслаждений, мысль о собственном «я» заглушали все благородные побуждения, но и нужда также их притупляла. Солдатам, находившимся на фронте, в окопах, приходилось опасаться, что другие отнимут у них их прежнее положение и заработок. Оглядываясь назад, приходится с глубоким волнением видеть, как исчезали германская любовь к правде и честности, требование личной безупречности и растворения в мысли о родине и как вырастало нечто совсем другое, чуждое германской психологии; личное благополучие стало высшим законом жизни.

Имперский канцлер должен был показать германскому народу, куда он идет, должен был разъяснить ему всю серьезность положения. Правительство должно было постоянно указывать народу на важность того, что стояло на карте, и на то, что сносный мир может быть достигнут только поражением врага, иначе условия мира будут нам навязаны. Только победа спасет нас от такого мира и даст иной.

Наша политическая и моральная незрелость и несамостоятельность, мешавшая нам распознать пустоту громких фраз и невыполнимых обещаний, составляли и составляют наше несчастье. Я все время надеялся, что германский народ преодолеет фразерство, громкие слова и политическую лживость и сумеет создать мировоззрение, отвечающее суровой действительности. Я ошибся. Фразы, громкие лозунги и преступная фантасмагория овладевали умами все больше и больше по мере того, как все резче разгоралась внутренняя политическая борьба и углублялась пропасть между сословиями, между городом и деревней. Интересы партии и ее цели вскоре приобрели большее значение, чем интересы отечества. Широкая масса буржуазии с ее многоголовием, отсутствием дисциплины и уверенностью в том, что она все знает лучше других, шла своим собственным путем и держалась в стороне, полная духовного чванства, боязливой выжидательности и бесхарактерности[31]. У нее также не хватало чувства ответственности перед отечеством. Она не думала о том, какой неизмеримый вред она наносит, таким образом, родине и себе. Необузданность и беспринципность более широких народных кругов и подпольная работа независимой социал-демократической партии не встречали противовеса в буржуазии. Печальной нелепостью является то, что германские мужи, в другое время умевшие ясно мыслить, в трудные дни апатично позволили затуманить свои головы и отнять у себя то, чем они жили до сих пор. Таким образом, буржуазия также повинна в падении нашей страны.

Фундамент, на котором покоилась наша могучая армия, получил глубокие трещины. Источник, который должен был обновлять оборонительные силы, замутился.

Наши имперские канцлеры военного времени не сделали ничего для того, чтобы исцелить раны и просветить народ. У них не было творческой мысли, они не сумели объединить народ и вести его так, как это делали великие диктаторы Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон. То, что верховное командование могло дать посредством патриотического просвещения и распространения нашей заграничной пропаганды также и на территорию родины, являлось жалкими крохами. Душа германского народа оставалась без руля и без ветрил, предоставленная всем хлынувшим на нее впечатлениям. Одурманенная и не от мира сего, она погналась за неуловимыми призраками. Таким образом, было слишком понятно, что она склонилась на сторону тех, которые в своем роковом заблуждении или в преступной и достойной проклятья злонамеренности сулили ей исполнение заветных желаний, и не понимала людей, которые ясно видели всю опасность такого способа действий и, озабоченные нашим будущим и движимые святой любовью к стране наших отцов, все снова и снова требовали от нее крайнего напряжения сил. Роковая судьба превратила этих людей в «военную свору», хотя они горячо жаждали мира.

Пресса являлась точным отражением партийной суеты, раскалывавшей германский народ, и его душевной эволюции во время войны. Только часть прессы осталась себе верна, другая часть, будь то из идеализма или партийных,