Утром я проснулся от шума, карканья, пальцы сжались нарукояти меча раньше, чем я открыл глаза. Вскочил, в зияющий проем бьет свет, стой стороны стучат копыта, а когда я выметнулся, готовый рубить и колотьголовы, как дрова, ахнул. Белоснежный жеребец мотает головой, волк прыгаетперед мордой, пытаясь ухватить за оторванный повод, а сверху ходит кругамиворон, орет:

— Ну ты маладец, рогатый!.. Ну ты вааще даешь…

Пальцы разжались, меч звякнул о камни, я бросился навстречуРогачу, обнял за шею. Он шумно дышал и наконец лизнул мне лицо. Выглядел онхудым, чуть ли не изможденным, только рог на середине лба остался прежним, какбудто покрупнел даже, я поцеловал в горячие бархатные ноздри.

— Как ты… сумел?.. Это же сколько пришлось бежать?

Ворон каркнул:

— Судя по азимуту, не так уж и много пробежал. Мывысадились всего в сотне миль от того рыбацкого поселка.

— Это он не жрал с тоски, — объяснил волксерьезно. — Мы, волки, такое благородное чувство понимаем. Это пернатымоно недоступно, что и понятно, с них разве что пучок перьев…

Я сказал решительно:

— Сегодня никуда не двигаемся! Кормим Рогача, ублажаем,пусть отдохнет, а завтра с утра…

Ворон каркнул бесчувственно:

— А как же спасение мира?

— Подождет, — ответил я.

— Но если Черный Властелин выступил, это ж каждый деньновые невинные жертвы, спаленные города и деревни, сотни нанизанных на пики,тысячи повешенных… кха-кха, простите, слюной поперхнулся, мильоныобескровленных, в смысле, оставшихся без крыши…

— Плевать, — ответил я. — Мильон туды, мильонсюды, все равно в остатке семь миллиардов А вот Рогач у меня один!

На другой день Рогач выглядел заметно посвежевшим,отдохнувшим, даже поправился чуть. Мы выступили после плотного завтрака, с ходупереправились через довольно широкую реку, две трети удалось вброд, толькоближе к берегу вода промыла русло на хорошую глубину, я соскользнул с Рогача иплыл рядом, волк обогнал нас и первым выбрался на берег, где раскорячился навсех четырех и шумно отряхивался. Брызги летели и летели веером, словно вынесна шерсти пару цистерн воды, уши мотались, как привязанные.

Ворон каркнул насмешливо, надо же выказать своепревосходство над бескрылыми, полетел вперед, пообещав разведку боем. От рекипотянулась довольно широкая, хоть и безлюдная дорога. Мы не проехали и часа,как встретили перекресток, небольшой постоялый двор. Я преодолел соблазностаться, мужчина должен привыкать ночевать у костра и питаться с шампура, а несо сковородки, как едят женщины, дети и мужчины с расшатанными зубами.

Волк, как и ворон, часто уносился вперед, чему я всегдарадовался. Ворон осуществляет, так сказать, общую разведку, стратегическую,сообщает больше о ландшафте или передвижении больших групп людей, на основанииего доклада я мудро выбираю путь, а волк уточняет особенности этого пути,успевает отыскать удобное место для ночлега, в то время как ворону не по зубамзаметить крохотный родничок, тайком выбивающийся из-под корней могучего дуба.

По обе стороны дороги шумят нехоженые леса, частопрерываемые обширными участками степи И в лесу, и в степи видимо-невидимовсякого зверя, больше всего в поймах рек. Но и проезжая леса, то и делоприходилось давать дорогу стадам могучих туров, встречали множество медведей ичуть ли не на каждой поляне натыкались на кабанов, огромных и жутковатых.

На деревьях мелькали рыжие молнии белок, за ними поройпроносилась куница. Дважды пускал стрелы в рысей, что чересчур наглоукладывались на ветках, нависающих над дорогой, и рассматривали по-хозяйскиоценивающе проезжающих. Когда проезжали по участкам степи, там не столькопаслись, сколько носились от избытка сил табуны диких коней, яростных инеукротимых. Я старался не приближаться, вожаки табунов могут расценить каквызов и броситься драться.

Когда переходили вброд даже самые мелкие речушки, под ногамишныряло столько рыбы, что порой закрывала дно. Однако человек здесь почему-тоне селится, это заметно. Мы встречали следы одиночных стоянок охотников. Видноже, здесь можно прокормиться одной охотой или рыбной ловлей. Хотя и землибогатые, черноземные. Воткни оглоблю, к утру телега вырастет.

Однажды задули сильные горячие ветры, воздух наполнилсяраскаленным песком, небо стало цвета расплавленной меди. Ворона сносило напоромвстречного вихря, в конце концов я ощутил толчок в плечо и крепкие когти наперевязи. Рогач пригибал голову, но шаг не замедлил, так двигались некотороевремя, затем ветер утих, я ошалело оглядывался.

Я знаю, что Сахара наступает со скоростью пять километров вгод, время от времени появляются обнадеживающие данные из институтов, чтосоздали растение, способное укрепиться на песках и удержать их передвижение, новскоре обычно появляется сообщение, что на этот раз пески поглотили такой-тодревний город, в котором царица Савская получала диплом, и вплотную подступилик городу, откуда Баурджед вывозил ебонитовое дерево… однако на этот раз Сахара,похоже, в одни сутки выполнила месячную норму, как у нас в Москве бывает сдождями или снегом.

Барханы подернуты дымкой, как бы в тумане, очертанияразмыты, это так ветер передвигает их, срывая песчинки и складывая на новоеместо. Судя по направлению, скоро вон тот огромный цветущий город станетСодомом и Гоморрой… да что эти города извращенцев ко мне привязались,Геркуланумом и Помпеей, я хотел сказать. Кому-то очень повезет, когда начнетрыть колодец и наткнется на вершинку вон того гордого, вознесенного к небесамминарета…

Впереди из песка высунулось темное горлышко, я пустил былоконя мимо, однако взгляд ухватил знакомые очертания. Я натянул поводья,всматриваясь. Волк оглянулся:

— Что там?.. О, мой лорд, вы нашли кувшин с джинном!

— Ну так уж и с джинном, — возразил я на всякийслучай. — А может быть, с простым вином? За сотни лет уже уксус…

Ворон слетел с плеча, сел на песок рядом с кувшином. Вид уптахи озадаченный, посмотрел одним глазом, потом другим, это всегда потешно,хотя только сова смотрит двумя глазами по-человечьи, пора бы привыкнуть, воронкаркнул:

— Печать самого Самийла… э-э… Сулеймана… То бишьСоломона!

— Ну и что? — спросил я.

— Доказательство подлинности, — важно каркнулворон. — Только царь Соломон тысячами запихивал джиннов в кувшины и бросалв море. К нему ежедневно привозили три телеги кувшинов, а корабль от его дворцаотплывал четырежды в сутки. Я эту печать знаю хорошо, он однажды по царской щедростии на мое крыло поставил печать, а на голову промахнулся, я успел вылететь вокно…

Я нагнулся, взял в руку кувшин. Маловат, вряд ли большелитра поместится, видимо, для джинна это не играет роли, так что для винаготовили большие кувшины, красиво именуемые амфорами, а для камер-одиночек воттакие карцеры, чтобы сидел тысячи лет, согнувшись.