Путь к вершине оказался еще дольше и тяжелее, чем представлял себе Матвей, но выпитая настойка и нежелание сдаваться на глазах товарищей придавали ему упорства, и скоро треклятая роща оказалась рядом. Тут же, однако, позади раздались те звуки, которые Артемонов менее всего желал бы слышать, но которые, по здравому разумению, нужно было ожидать: послышалось конское ржание, свист, громкие команды – одним словом, не приходилось сомневаться, что царский поезд готовиться вновь трогаться в путь. Неохотно повернувшись и взглянув назад, Матвей убедился в правоте своих предположений. Внизу он видел маленькую фигурку Шереметьева, который махал руками и звал его, однако вскоре и он был вынужден вскочить на подножку отправляющейся кареты. Положение складывалось по всем признакам безнадежное. Начни сейчас Артемонов спускаться к тому месту, откуда он ушел, он оказался бы в нескольких верстах позади уносящегося вдаль поезда безо всяких возможностей его догнать. Дополнялась мрачная картина тем, что начавшийся было небольшой снежок превращался в самую настоящую метель, да такую, что всадников и повозки внизу Матвей мог теперь разглядеть только с большим трудом. Оставался лишь один, хотя и почти призрачный выход. Дорога петлей огибала холм, на котором оказался Артемонов, и если бы он смог напрямую пересечь рощу и оказаться на другой стороне холма, то, вполне вероятно, настиг бы удаляющуюся кавалькаду. Надежда на успех была невелика, но и ничего другого делать не оставалось.

Тяжесть выполнения задуманного выявилась тут же, стоило Артемонову войти в лес. Преодолев первые невысокие кустики, он немедленно погрузился по пояс в снег: вероятно, перед лесом протекал ручей или небольшая речка. Препятствие оказалось серьезным, и Матвею пришлось на протяжении трех или четырех саженей пробивать перед собой наст и разгребать тяжелый, смерзшийся снег. Однажды и вовсе он почувствовал, как нога его, проломив покров льда, начала погружаться в ледяную воду: толстый покров снега не давал здесь замерзнуть бежавшему днем под мартовским солнцем ручью. Начав выдергивать сапог из воды, Артемонов зацепился за корку льда, и только через какое-то время смог вытащить ногу и встать снова на твердую почву. Однако ясно было, что если через час-другой Матвей не сможет высушить обувь и саму ногу, то с ней ему предстоит проститься. Пока же ничего страшного не происходило, только в сапоге хлюпала вода, и было немного холодно, но Артемонов приободрился, поскольку ему, наконец, удалось выбраться к опушке. Не теряя времени, Матвей бегом ринулся в лес, понимая про себя, что бежать не сбившись в одном направлении будет трудно, почти невозможно. Дорога почти везде была перекрыта высокими завалами хвороста, поваленными деревьями и кустами. Поневоле, приходилось сворачивать весьма сильно то влево, то вправо, и Матвей, любивший бродить по лесу, понимал, что никакой уверенности в том, что, обогнув очередной куст, он продолжит путь в нужном направлении, и близко нет. Никуда не делся и жесткий наст, и весьма глубокий даже в этой чаще снег. Сделав несколько шагов, Артемонов вновь и вновь проваливался то по колено, а то и почти по пояс, каждый раз натыкаясь под глубиной снега на сучья и пни. Метель, между тем, усиливалась, и Матвей поминутно сталкивался с толстыми стволами деревьев, поскольку и их не видел на расстоянии вытянутой руки. По большому счету, Артемонов не видел почти ничего, и даже если бы перед ним внезапно открылась опушка леса, то он, всего вероятнее, и ее бы не заметил. Начинало хотеться спать, и Матвей долго боролся с этим чувством, но, наконец, потеряв надежду и обессилев, присел на поваленный еловый ствол, оперся спиной на стоявшую рядом могучую сосну и, мало-помалу, задремал. Ему снилось, что он присел отдохнуть под сосну летом, когда на полях хлеба выжигает зной, а в лесу ветер слегка колышет кроны деревьев и дает прохладу, а вокруг деловито летают птицы и копошатся в лесной подстилке всевозможные букашки. Было тепло, и лучи вечернего солнца светили прямо в лицо, но не обжигая и не раздражая, а словно зовя за собою, в закат. Мимо вдруг пробежала деревенская девчонка с корзиной через плечо, крича Матвею: "Ты чего, барин, задремал? Ай-да, беги со мной!". Артемонов дернулся несколько раз, но понял, что не может подняться и побежать вслед за девочкой. Лес, между тем, начинал шуметь все тревожнее, и Матвей чувствовал, что сейчас из леса появится что-то такое, от чего ему непременно нужно будет побежать вслед за девочкой. Он без большого успеха пытался подняться, лес шумел все сильнее, становилось все тяжелее на душе, и он, наконец, сорвался с места, но только для того, чтобы упасть на бок здесь же, рядом с сосной. Тут Матвей проснулся и увидел, как мимо него проносится, вздымая клубы снега и ломая ветки, огромный лось. Зверь рванул прямо в чащу, и там где он пробегал, сломанные кусты и примятые ветви деревьев прямо указывали путь к видневшемуся среди глухого леса просвету. Артемонов, приободрившись, поднялся с места, и пошел вслед за лосем. Вскоре он понял, что и эта надежда была ложной: выйдя на небольшую лесную поляну, он увидел лишь стену высоких елей со всех сторон. Даже то смутное представление о том, куда надо идти, которое было у него раньше, теперь исчезло, и двигаться можно было с одинаковой надеждой на успех в любом направлении. Мягкие, крупные снежинки покрывали его все более толстым слоем, как одеяло, давая чувство какого-то странного уюта. Не хотелось никуда идти, тем более – бежать, и Матвей начал вновь приискивать место, где можно было бы присесть и вздремнуть. Но тут мороз, словно тисками, сжал промоченную ногу, и боль, вместе со страхом, легко разбудили Артемонова. В это самое время, откуда-то из чащи вылетела крупная птица, то ли филин, то ли сова, и пролетела так близко от Матвея, что ударила его плечо своим крылом. Громко вскрикнув и обернувшись к Артемонову, она направилась в сторону самой высокой ели среди всех, стоявших вокруг опушки и, пролетая эту ель, еще раз обернулась к Матвею и громко вскрикнула. Большие, круглые и желтые, встревоженные глаза птицы заглянули прямо в глаза Артемонову, и он, собрав последние силы в кулак, пошел прямо к ели. На удивление скоро, за елью показался просвет, который вывел Матвея на опушку, с которой впрочем, почти также ничего не было видно из-за все усиливавшейся метели. Птица продолжала виться над Артемоновым, привлекая тревожными криками к себе его внимание. Когда же Матвей взглянул на нее, сова немедленно рванула вперед, но