Томас шевельнулся, проверяя веревки. В затылке вспыхнуларезкая боль, а в висках застучали молотки. Толстая веревка туго стягивала руки,ноги тоже не двигались. Рядом послышался стон. Томас повернул голову, емузахотелось умереть от стыда: в трех шагах лежал, уткнув в землю залитое кровьюлицо обнаженный до пояса калика. Его руки были туго стянуты за спиной толстойверевкой в несколько рядов, как и ноги. В красноватом свете костра мышцы казалисьвырезанными из темного дерева.

Из темноты вынырнул приземистый человек со странно плоскимжелтым лицом. Он хромал, его жилистые руки болтались у колен, а в корявыхпальцах, похожих на корни старого дерева, звякали цепи и железные браслеты.Молча он опустился возле Томаса, хрустя суставами, надел приготовленное железона руки и ноги, начал заклепывать. Томас выругался, дурак сослепу сразупромахнулся в темноте, ударил молотком по лодыжке.

Распухшие от веревок ноги уже онемели, но тупая боль в костиотозвалась по всему телу.

Калика застонал, повернулся на бок. Томас увидел его лицо,плотно зажмурился, зная что и под опущенными веками будет гореть обезображенноеокровавленное лицо калики, которого он по своей оплошности отдал в руки врага!

В темноте раздался сиплый голос:

— Коршун, пошли за хозяином! Пусть выплатит остальное,да уедем. Мне здесь не нравится. С другой стороны долетел хриплый смешок, злойголос:

— Стельма уже помчался!.. Спешит. За радостную вестьему пару лишних золотых кинут на лапу.

— Черт с ним... Выбирать не приходится. Двоих этотзверь уложил уже в веревках, одного железный дьявол задавил... Еще малость, унас бы никого не осталось!

Я задавил, понял Томас. Когда бы это? Вроде бы сразупровалился во тьму. Должно быть, падая, все же дотянулся до противника, подмял,успел стиснуть. Странно, оставили в доспехах, а с калики содрали подчистую.Всего час побыл в панцире Муромца. Кому не суждено носить броню, тот не носит!

В ночной тиши послышался приближающийся конский топот.Кто-то мчался во весь опор, конь испуганно заржал, схваченный внезапно втемноте за удила.

В костер услужливо подбросили сухих веток, огонь затрещал,озарил полянку. Послышались шаги, затем — хриплый голос, сдавленный от ярости ижгучей страсти:

— Они!.. Наконец-то!

Над Томасом стоял, широко расставив ноги, рыцарь в легкомкольчужном доспехе, в кожаных брюках, легких сапогах, лишь шлем у него былтяжелый рыцарский, полностью закрывающий лицо, для глаз оставалась узкая щель,а на уровне рта виднелись крохотные дырочки, просверленные в металле.

Томас вздрогнул, холод проник в члены, налил их свинцом. Онв страхе всматривался в узкую щель шлема, пытаясь увидеть глаза. Рыцарьнаклонился, покачал головой. Голос был хриплый, страшный:

— Не узнаешь, сэр Томас?

— Сэр Горвель? — прошептал Томас. Голос прервался,в горле стоял тугой комок.

Рыцарь взялся обеими руками за шлем, медленно поднял. Томасвскрикнул, закусил губу. Перед ним был труп: желтое обезображенное лицо, жуткиешрамы наползали один на другой, а с левой стороны сквозь узкую щель в щекевиднелись красные десны и ряд зубов, а справа из стесанной скулы выглядывалабелая сухая кость, какие Томас видел лишь на скелетах, на которых попироваливороны. Правая глазница, пустая и багровая как зев адской печи, уже не такбросалась в глаза на полностью теперь обезображенном лице.

Горвель с трудом растянул белые как подземные черви губы внехорошей улыбке:

— Узнал... И понял, как вижу, что ждет на этот разтебя... до того, как отрежу голову и брошу в котел с кипящей водой!

— Зачем? — прошептал Томас прерывающимся голосом.

Горвель медленно, двигаясь рывками, словно у него поврежденысухожилия, надел шлем. Голос прозвучал глухо, но с той же неистовой злобой:

— Чтобы отделилось мясо. Сделаю из твоего черепаплевательницу!

— Ты был когда-то цивилизованным... — прошепталТомас. — Сэр Горвель, я содрогнулся не от страха, не льсти себе. Отжалости!

Горвель молча пнул его сапогом в лицо. Томас плюнул,кровавый сгусток повис на мягком голенище. Горвель снова ударил, целя вразбитые губы, но попал по скуле, кровь побежала косой струйкой.

— В сарай, — распорядился он. Голос дрожал, как уприпадочного. — Там за садом есть надежный, бревенчатый. Приеду через паручасов, расправимся. Я хочу сперва убедиться, что в мешке чаша та самая!

Плосколицый, которого называли Коршуном, возразил горячо:

— В сарай? Мы не сможем продержать их там два часа дажесвязанными. Такая пара разнесет сарай, будь тот из самых толстых глыб, не точто из бревен. Мы так не договаривались! За этими надо наблюдать даже засвязанными, даже в кандалах. По десять человек на каждого. Да и то...

Горвель резко повернулся, единственный глаз люто сверкал вузкой щели. Минуту смотрели друг на друга, не роняя взоров, вдруг Горвельсказал:

— Ты прав, подлец! Я забыл, как они ушли в прошлый раз,сколько народу перебили... Ты прав. Бери на коней, вези к водопаду. Там срежемголовы, остальное сбросим рыбам. А я пока что съезжу с чашей, отдам хозяину.

Двое грубо вздернули Томаса, сняли веревку с ног, захлестнувна горле, и в таком виде усадили на коня. Второй конец веревки захлестнулипетлей еще и на горле калики — его усадили на другого коня. Если Томассвалится, конь потащит его, быстро удушая, к тому же стащит с коня и удушитОлега. Томас похолодел, спросил поспешно:

— Разве не видишь, что чаша та самая? Горвель мотнулголовой, голос был злой:

— Думаешь, я заглядывал прошлый раз в мешок?.. Я несуеверен, но прогрессисты зря не рискуют. Бывает от нее порча или нет — пустьпроверяют другие.

Коршун и еще один наемник помогли взобраться в седло,Горвель люто поднял коня на дыбы, словно беря реванш за явную слабость отувечья, рявкнул, и оба исчезли в темноте, лишь прогремел дробный стук копыт.

— Петр, Павел, — бросил Коршун резко, —поехали! Не спускать глаз. Я им не доверяю даже с петлями на шеях.

Два наемника, которых Коршун приставил к пленникам, тронуликоней, и маленький караван медленно поплелся через ночь. Коршун заезжал вперед,смотрел дорогу, суетливо возвращался, проверял веревки на руках пленников,щупал волосяные петли на шеях.

Свернули налево от дороги, ехали довольно долго. НаконецКоршун остановил коня, Томас увидел как хищно блеснули в лунном свете глазавожака наемников:

— Прибыли! Взгляни на белый свет, рыцарь!

— Какой же он белый? — спросил Томаснадменно. — Ты ослеп, дурак. Сейчас ночь.

Улыбка Коршуна стала шире:

— Люблю отважных людей.

Они стояли вблизи темной стены леса, в стороне слышалсяглухой рев водопада. С той стороны тянуло холодом, в серебристом лунном светесмутно вырисовывался скалистый обрыв, где висело облачко водяной пыли.