— Ну, тогда убирайся в свой дурацкий рай,ничтожество!.. А я останусь на земле. Клянусь, выкраду Крижину, о которой тымечтал даже перед штурмом башни Давида, буду всегда смеяться над тобой, когдаее...

— Не тешь себя, — прервал Томас гордо. — Она незахочет вытирать о тебя даже ноги.

Горвель поднял меч над головой, набрал в грудь воздуха,блестя лезвием, запечатлевая в памяти сладостный миг и тот последний удар,который разобьет голову врага как гнилой орех, а мозги расплещет на десяткишагов...

Калика поспешно ринулся с раскинутыми руками, ухватилразбойников, сколько мог захватить, ударил друг о друга. Лишь Коршун и Стельмаускользнули, звериное чутье в последний миг заставило Коршуна отпрыгнуть, аСтельма все еще держался в сторонке. Послышались вопли, хрип придавленноготелами Петра и Павла Горвеля. Калика поднялся с их тел, в тот же миг Коршунпрыгнул сзади и всадил кинжал ему в спину, а Стельма покатился в кусты, тамвскочил, ухватил обеими руками лук.

Могучий кулак хрястнул в лицо Коршуна, в ночи послышалсяхруст, словно в гнездо с яйцами упал тяжелый камень. Коршун без звука исчез, акалика ухватил Томаса за скованные руки, с усилием бросил на плечо. Из рукпадающего Коршуна выскользнул кинжал, Томас непроизвольно подхватил на лету, вследующий миг он больно ударился животом о твердое, перед глазами замелькала,быстро ускользая, серая земля. Он понял, что лежит на плече раненого калики, атот бежит в ночь. Рядом свистнуло, глухо и страшно чмокнуло, даже дважды, но онничего не соображал, болтаясь на плече бегущего калики, как мешок с песком,звякая скованными руками и ногами.

Сзади раздался крик, полный ярости. Калика с трескомвломился в темные кусты орешника, резко свернул, сбежал вниз по распадку, сновасвернул. Ветви больно царапали лицо Томаса, сзади орали, визжали, слышалсятреск ветвей. Вскоре донесся и дробный стук копыт. Голос Горвеля слышалсяслева, а справа ответил Стельма — этот настигал на коне, чуял дорогу или лучшевидел в темноте, ориентировался среди деревьев и зарослей кустарника.

Калика остановился, Томас сквозь тяжелые хрипы услышал крикипреследователей: пронзительные, визжащие. Горвель орал, явно сняв железныйшлем, обещал любые деньги и сокровища, только бы настигли и сразу убилибеглецов, Стельма верещал в страхе, что надо было сразу, не выламыватьсяпо-благородному, ведь те уже сломали спины троим, а теперь еще и Коршун сразбитым черепом...

Томас сказал хрипло:

— Сэр калика, оставь меня.

Калика снова побежал, перепрыгивая через валежины,оскальзываясь на гладких камнях, покрытых ночной влагой, карабкался череззавалы скал. Томас с его плеча услышал крик Стельмы, что вот-вот догонят, иборыцарь скован по рукам и ногам несокрушимым железом, а дурень слуга бежит,поливая землю кровью, ибо кроме раны в спине от кинжала Коршуна, там еще и двестрелы.

Томас в ужасе повернул голову, прямо перед его глазами влунном свете сердито топорщились от ветерка светлые перья на стрелах — двестрелы в спине калики! Томас застонал от бессилия, ибо дыхание каликивырывалось с тяжелым клекотом, — гигант, велет, но даже гигант уже упалбы!

— Оставь, — прошептал Томас зло, — погибнемоба! Залечишь раны... вернешься и убьешь их!

Дыхание вырывалось из груди калики, как рев лесного пожара.Томаса подбрасывало при каждом судорожном вздохе, он проклинал свой вес,страстно желал стать маленьким и легким, как монахи-воины южного монастыря.

Калика вломился в новые заросли, перебежал залитое лунойоткрытое пространство, свернул, снова пронесся, как лось, по широкой поляне,топча белые шляпки грибов. Внезапно оказались в кромешной тьме: густые ветвидеревьев отгородили от звездного неба и блистающего диска луны.

Калика зашатался, упал на колени. Томас сполз с плеча,рухнул на камни. Топот удалился, рядом страшно хрипел калика. Узкий луч светападал на мертвое запрокинутое лицо, губы были синими. Ладонями он упирался вкаменную стену, почти в середине спины под лопатками торчали две толстыестрелы. Калика хрипел все тише, голова его толчками опускалась.

В двух шагах журчала невидимая вода. Томас встал на колени,дополз, зачерпнул в скованные ладони — толстые браслеты и цепь не дали сложитьих ковшиком, — понес Олегу, половину проливая на короткой и труднойдороге. Калика уже соскользнул с камня, упал вниз лицом. Томас уронил последниекапли на шею калики, сцепил зубы в немом отчаянии — друг умирает на его глазах!

Он с усилием переломил стрелы, оставив концы торчать изспины, перевернул калику на бок. Тот хрипел, глаза закатились, лицо перекосиласудорога, затем страшно напряглась и вздыбилась грудь, на толстой шее страшновздулись жилы, вот-вот порвутся. Тело дернулось, начало расслабляться.

Плача, не стыдясь слез, Томас попрыгал на скованных ногах кручью, принес, выворачивая ладони, пригоршню воды. Капли упали в раскрытый роткалики, бескровные губы задергались, челюсти медленно сомкнулись, жуткоскрипнули зубы. Затем с огромным усилием кадык дернулся, словно калика откусилкусок твердого воздуха и проглотил.

Роняя слезы, Томас еще раз принес воды, влил в раскрытыйрот. Вода едва не шипела, падая в раскаленное горло, взвилось облачко пара.Калика сглотнул, туго натянутые жилы, что едва не рвались, начали медленноопадать, опускаться под мертвой кожей. Искаженное судорогой лицо оставалосьстрашным. Губы шевельнулись, Томас услышал хрип:

— Где... они?

— Жив, — прошептал Томас, слыша пение небесныхангелов. — Потерпи, не умирай... Я видел, не все умирают от стрелы! Дажеот двух...

Он смолчал про рану от кинжала. Кровь из этой раны все ещетечет струйкой, а из-под стрел падает редкими тяжелыми каплями. Каликапрохрипел чуть тише:

— Еще жив... Авось не помрем.

— Авось, авось, — согласился Томасторопливо. — Я сейчас поползу отсюда, а ты затаись. Если меня найдут, неподавай голоса. Возможно, даже языческие боги сумеют сохранить тебе жизнь.Заклинаю, если получится у тебя, отвези в мою Англию Святой Грааль. Только не встарую Англию, что осталась на континенте, а в новую, на островах!

— Страна Белых Волков...

— Британия, — поправил Томас. — Ты станешьтам почетным... Возможно, пожалуют благородное звание. Пусть не рыцарское...

Вдалеке послышались крики. На этот раз прочесывали рощу,судя по голосам, растянувшись в длинную цепь. Томас со злостью потрясскованными руками, подергал железо на ногах. Широкие браслеты впились в голоетело, из ссадин уже сочилась кровь.

— Попались, — прошипел он с отчаянием. — Наэтот раз не мечутся, как обозленные псы, что потеряли след зайца!

Калика со стоном поднялся на колени. Лицо перекосилосьболью, жилы на шее вздулись, грозя порвать кожу. Томас сказал торопливо: