Их стащили с коней, калика выглядел все еще оглушенным, аТомас отчаянным взором обвел местность, замечая роскошную дубраву, старые дубыс раскидистыми ветками. Слева березняк, а по другую сторону поляны темнеютгустые заросли орешника. Привыкшие к лунному свету глаза Томаса разгляделисозревшие орехи. Почему-то это больнее всего ужалило сердце — не щелкать ихбольше, а вот разбойники, эта грязь человеческая, еще погрызут сочные ядрышки!

— Здесь кончается твоя жизнь, — объяснилКоршун. — Красивый вид, редкий в этих краях водопад!.. Жаль, что ты неязычник. Христианам все едино, а язычники любят умирать в красивых местах и вкрасивых позах. Мы сперва срубим ваши головы, тебе и твоему дикому другу, апотом швырнем рыбам. Если на берег что и выбросит, то не крупнее мизинца!

Другой наемник, Павел, напомнил предостерегающе:

— У хозяина могут быть другие пожелания...

Третий, Петр, глупо захохотал, а Коршун сожалеюще покачалголовой:

— Здорово, видать, досадили... Не вы покарябали?..Ладно, не наше дело.

Он толкнул Томаса, тот упал навзничь на связанные руки,больно хрустнули затекшие пальцы. Петр тут же встал над рыцарем, держа саблюобнаженной, но голос его был успокаивающий:

— Мы бы прикончили сразу, да не велено. Но ты неопасайся. Сами мы убить убьем, но мучить не станем.

Томас с трудом сел, проговорил надменно:

— Не виню. Вы — простолюдины, разбойники. А вот сэруГорвелю непростительно, что связался с вами. Все-таки он благородногопроисхождения!

Коршун переглянулся с наемниками, расхохотался:

— Благородного происхождения? Да мы перед ним невинныеягнятки. Когда твой сэр Горвель идет через пустыню, змеи расползаются в страхеперед его ядом. Стервятники улетают, а шакалы разбегаются, ибо где Горвель — имделать нечего!.. Разве вы знали его другим? Хоть сомневаюсь, что он мог бытьдругим. Ладно, рыцарь, отдыхай.

Томас уперся спиной в крупный валун, сказал высокомерно:

— Благодарю. Пречистая Дева в своей милости сотворилаэтот камень заранее, чтобы мне было легче сидеть.

Коршун весело предложил:

— Прекрасно! А ты, чужестранный паломник, сядь рядом.

Олег в трех шагах от них привалился спиной к гранитнойскале, составленной из торчащих камней, выступов. Его голова бессильно виселана груди, кровь медленно капала на колени. Услышав Коршуна, он вскинул голову,посмотрел мутным взором:

— Благодарю, Мне тут удобнее.

— Чем же? — спросил Коршун подозрительно.

— Непонятно? Я две ночи не спал, а так засну. Если этомои последние минуты, то я хочу посмотреть на мир. Сэр рыцарь подтвердит, что якак раз язычник.

Коршун вопросительно посмотрел на Петра, тот кивнул:

— Креста на нем не было!

Коршун небрежно махнул рукой:

— Перед смертью не надышишься... Ладно, сиди там, еслиоттуда виднее... Эй, Павел и Петр! Не спускайте глаз, ясно?

Петр пробурчал недовольно:

— Куда уж больше? Прямо за ноги держим.

Оба сели перед Томасом, мечи лежали на коленях. Посматривалии на Олега, тот оказался почти за их спинами, но варвар выглядел вконецизможденным, залитый кровью, а веревка на его скрученных за спиной рукахсдержала бы слона. Вдобавок Коршун, который помнил о троих погибших, велелпотуже стянуть варвару ноги. Томас сидел, упираясь в валун, выпрямлял спину —не желая чтобы подумали, будто скис перед смертью. Глаза надменно смотрелиповерх голов наемников, и Павел в конце-концов сказал нервно:

— Коршун, этот железнобокий чересчур спокоен. У меня отего ровного сопения прожигаются дырки в желудке. Давайте их прикончим и сбросимв водопад.

— А хозяин?

— Скажем правду. Думаешь, не отдаст остальные деньги?

— Заявит, что снова убежали. Похоже, его когда-тоздорово напугали.

Павел опустился на корточки перед Томасом, покачал кончикомсабли перед глазами высокомерного рыцаря:

— Перестань скалить зубы!

Коршун сказал резко, с презрением в голосе:

— Прекрати трястись! Он благородный рыцарь, голубаякровь! Трусит,

но держит гонор. Так у них, благородных, принято. А ты,дурень, принимаешь за чистую монету.

Павел поерзал, подозрительно покосился на коршуна:

— А зачем притворяться?

— Не знаю, — ответил Коршун с ядовитойусмешкой, — у благородных так принято. Но если поджилки трясутся, наблюдайза ними повнимательнее. И ты, Петр!

— Наблюдаю, — заверил Петр хмуро. — Я видел,как этот железнобокий схватил Тетерю. Один раз давнул, а ни одной целой костине осталось! Сердце вовсе через горло выскользнуло...

Коршун и Павел нервно переглянулись, уставились на Томаса.Молодец я, подумал Томас, уже сознание потерял, а рыцарской хватки не лишился.Жаль, не помнил как было дело.

Перед ним сидел Коршун, черные глаза на плоском лицеблестели, в них отражались холодные звезды. Саблю не выпускал, трогал ногтембольшого пальца острие, как проверял совсем недавно сам Томас.

Стыд снова погнал горячую кровь к лицу рыцаря, он глухозастонал, заставил себя надменно вскинуть голову и смотреть поверх головпрезренных наемников. Калика сидит всего в трех-четырех шагах за спинамиКоршуна и Павла, лицо было несчастное, с темными полосками засохшей крови. Ончуть свел плечи, с трудом приподнялся, начал нервно ерзать, словно чесал спинуо камни. Томас смотрел непонимающе, ибо калика вроде бы не трус, уже доказал,но сейчас явно нервничает, дергается от страха, все-таки не воин, а всего лишьочень сильный мужчина, которому просто везло...

Вдруг Томас ощутил, как новая волна горячей крови хлынула кщекам, от стыда замигал, едва не вскрикнул. Позор для благородного рыцаря такподумать о мужественном паломнике, наверняка тот выбрал плохое место лишьпотому, что сразу решил попытаться перетереть стягивающую его руки веревку!

— Вы все трусы, — проговорил Томас как можнозагадочнее, — у меня все равно осталась возможность вас уничтожить...

Пальцы Коршуна крепче сжались на рукояти сабли, а Петр иПавел шарахнулись головами так, что искры вспыхнули в ночи, когда кинулисьощупывать веревки на его ногах.

— Какая возможность? — потребовал Коршун.

— Ты узнаешь, — проговорил Томас медленно, несводя с него глаз. Он посмотрел на свои связанные ноги, и все трое наемниковуставились на них. Павел побледнел. Петр отпрянул. Коршун сцепил зубы, с размахаударил Томаса по лицу:

— Ну?.. Пугай этих дураков, но я не таков!

— Так ли? — проговорил Томас. Из разбитых губпобежала кровь, но все трое зато не отрывали глаз от его лица, не виделиотчаянных усилий калики. Тот смотрел угрюмо, отупело, лицо большей частьюнаходилось в тени, но что-то давало Томасу надежду.