не упустить очень многое до своего конца. Приоритеты, конечно, могут меняться, но мечты ведь остаются навсегда, верно?

– Да, верно. – В голосе Сета слышится тоска. – И что в твоем списке?

– Я хочу поездить по миру с Малакаем. Хочу увидеть все места, о которых пишут истории. Вообще-то, это единственный пункт.

Сет оглядывается на меня через плечо, и я вижу в его глазах укор. Я бы с удовольствием упрекнул его, что в жертве, которую придется принести Нефертари, есть и его вина, но это была бы ложь. Это я с ней так поступлю.

Портье открывает перед нами дверь, и мы шагаем в душный, уже загрязненный выхлопными газами утренний каирский воздух. Я рад, что мы покидаем город. Это почти невыносимо.

– В какой машине хочешь ехать? – поворачивается ко мне Сет, после того как убрал рюкзак в багажник. – Полагаю, с Нефертари.

Когда я киваю, он без единого слова уходит к автомобилю, возле которого стоят Данте, Исида и Исрафил. Я прищуриваюсь. Это еще что за фокус? Из отеля выходят Гор и Кимми, и Исрафил дает обоим водителям сигнал трогаться. Чего бы я только ни отдал за возможность взлететь, чтобы унестись от распространяющегося вокруг безумия. Однако здесь слишком много народа, который может меня увидеть. Иногда я летаю по ночам, но вчера не следовало оставлять Нефертари одну, да я и не хотел. Слишком правильным казалось засыпать окутанным ее ароматом.

Все, что происходит сейчас, я в каком-то смысле уже пережил однажды и вновь не могу остановить. Такое ощущение, что я мчусь на поезде, у которого отказали тормоза, прямо в каменную стену.

Мы с Гором и Кимми садимся к Нефертари. В «A8»[19] шесть посадочных мест, и она, как и ожидалось, оснащена всеми мыслимыми удобствами.

Нефертари с обеспокоенным видом пишет сообщение, когда я устраиваюсь рядом с ней на заднем сиденье.

– Все в порядке?

Она опускает мобильный на колени и смотрит в окно. Я замечаю, как она нервно сглатывает.

– У Малакая отказывает глотательный рефлекс. Это плохой знак. Тетя Фиона и дядя Джордж уже на пути к нему. Мне страшно. Хотя у него уже не раз случались такие ухудшения, – храбро добавляет она. – Он снова поправится.

– Полностью уверен. Он боец.

Его листок упал с Древа жизни тридцать дней назад. Тогда я не знал их обоих. И это не должно играть для меня никакой роли. Смерть – часть жизни. Так устроен мир. Я ничего не могу изменить. Я бессилен. Малакай не попросил об отсрочке. Когда тело сдастся, я провожу его в царство мертвых. Большего я сделать не в силах. Я слишком долго молчал. А теперь надеюсь, что Нефертари найдет Скипетр света только после смерти брата и никогда не узнает, что я не сумел бы сдержать обещание. Я переплетаю наши пальцы и, когда она не отдергивает ладонь, направляю свое тепло и свою силу в ее тело. Когда для меня стало так важно ее благополучие? И как такое вообще возможно? Я всегда знал свои приоритеты. Эта девчонка перевернула все с ног на голову, но я больше не могу держаться от нее на расстоянии. Не могу, пока здесь Сет, который сделает все, чтобы обмануть ее, как раньше обманывал меня.

Не отпуская моей ладони, она поднимает подлокотник между креслами, придвигается ближе и прижимается ко мне. На мгновение этот жест совершенно сбивает меня с толку, однако я притягиваю ее к себе так близко, как только могу, и обнимаю одной рукой. Нефертари утыкается лицом мне в грудь, а я бормочу слова утешения ей в волосы. Моя футболка пропитывается слезами. Она не кричит, не бьет руками и ногами, как делал я после затопления Атлантиды. Однако это безмолвное горе гораздо хуже. Ее отчаяние разбивает мне сердце. Пока прошлой ночью Нефертари спала в моих объятиях, я написал Малакаю. Еще в Пикстон-Парке я неоднократно предлагал ему попросить меня продлить время его жизни. Я бы согласился, хотя никогда не делал подобного. Но всякий раз он отказывался. И вчера ночью тоже. Сообщение, которое мне пришло, оказалось слегка спутанным. Что, наверное, связано с недавним ухудшением болезни. Невзирая на это, мне удалось его расшифровать: «Ты будешь рядом с ней, когда я уйду». Он ведь должен был понимать, что я не смогу. Даже если бы захотел, я не тот мужчина, который ей нужен, и не смогу остаться с ней даже на некоторое время. Чем дольше мы находимся рядом друг с другом, тем важнее она становится для меня, а я – для нее. Я знаю это и чувствую. Той близости, как будто она целиком и полностью принадлежит мне, я еще не испытывал. Даже с Нейт. За нее я боролся. Каждый день старался доказать, что достоин ее любви. С Нефертари не надо ничего доказывать и не надо бороться. Просто все ощущается правильным. И это самое неправильное.

– Как только скипетр окажется у нас, я тут же верну тебя домой, – вру я, и каждое слово отдает горечью. Я еще ни одной женщине столько не лгал, как ей, а ведь всегда гордился своей честностью. Только вот она заслуживает искренности, как никто другой.

После полудня автомобили добираются до незримой границы с землями джиннов. Мы выходим, и я достаю наши с Нефертари вещи из багажника. Мы стоим посреди пустыни. Воздух словно мерцает от жары, и на ее коже моментально выступает тонкая пленка пота. Впрочем, она улыбается мне и, похоже, впервые с момента отъезда из Пикстон-Парка немного расслабляется.

– Спасибо, – произносит Нефертари одними губами. Потом втягивает глубоко в легкие сухой воздух. У меня мелькает абсолютно абсурдная мысль. Я хочу полетать с ней. Хочу показать ей мир сверху. Хочу парить с ней в прохладном небе и нырять в облака. Хочу, чтобы она полюбила мой мир так же, как пустыню.

Машины разворачиваются и отъезжают. Водители – гули из окружения Саиды. Несмотря на это, Данте прикладывает руку к невидимому барьеру, только когда они удаляются. Воздух начинает мерцать еще сильнее и раздвигается, словно занавес в театре. То, что показывается за ним, выглядит как декорации к сказкам из «Тысячи и одной ночи». Нас встречает свежий воздух, а многообразие цветов ослепляет после песчаной пустоты, через которую мы ехали несколько часов. Кимми ахает, и я не в силах сдержать ухмылку. То же самое произошло со мной, когда после затопления я в первый раз ступил на земли джиннов. Тогда я только отбыл наказание и лишился дара речи