Тишина тянулась нестерпимо долго… И вдруг Ритавеско произнесла:

– Вы дадите мне пятьдесят тысяч баксов.Не двадцать, а пятьдесят! По десятке за каждый год, на который ты меня намереназапихать в тюрягу. Завтра привезешь заверенную нотариусом расписку на имя моейматери: мол, взяла у нее деньги в долг. Это первое. И второе: чтоб Дебрский непытался подавать на развод и на лишение меня родительских прав! И не вздумайтенаврать Лапке, мол, твоя бедная мамочка умерла, боженька ее забрал к себе. Яуехала, уехала, понятно? Но вернусь! И если услышу, что вы хоть одно из этихусловий нарушили, – можешь не сомневаться, что мигом язык развяжу. Поняла,курва? Трахайся с ним сколько влезет, пока меня нет, но я выйду – и ещепосмотрим, с кем он захочет жить. Я ведь буду богатая женщина, глядишь, опятько мне вернется. Он ведь по жизни кошек терпеть не мог, так что, думаю, и стобой это у него ненадолго!

Но уж в этом Ритка ошиблась, Инна былауверена, что ошиблась! Но последнее время все чаще думала: может быть, ошибласьвовсе не Рита, а она сама?

Телефон зазвонил снова, и ее словно токомпрошило.

Господи, хоть бы позвонил Антон! От него низвука со вчерашнего вечера, с тех пор, когда они так бурно расстались наЗвездинке. Инна потеряла над собой контроль, это было понятно, однако сейчасона проклинала себя за то, что сорвалась. Нашла время! Сейчас, когда вся жизньвдруг натянулась, словно струна, и вызванивает тоскливую, но в то же времятакую угрожающую мелодию, надо держаться настороже, чтобы самой не сорваться ине завыть в лад, будто обезумевшая от страха черная кошка…

– Алло!

Опять далекий вздох, опять на том концепровода положена трубка, опять слышны только короткие, издевательские гудки.

И вдруг что-то задребезжало по стеклу, словнодерево, расшатанное ветром, царапнуло веткой окно. Но поблизости от ее окон нетникаких деревьев, это не ветка. Кто-то бросил в стекло горсть песка.

Антон разыскал ее? Жека и Кисель объявились?

Инна прилипла к окну, но со свету ничего невидела. Щелкнула выключателем и выскочила на лоджию.

Под окнами никого.

Она вглядывалась в темноту до тех пор, покаглаза не начали слезиться от напряжения.

Никого.

Вдруг вдали зазвучали легкие, торопливые шаги.Инна всмотрелась – и, больно ударившись локтем о косяк, отпрянула, влетела вкомнату, захлопнула за собой дверь, дрожащими пальцами задвинула шпингалеты,выскочила в коридор. И наконец-то замерла, прижав кулаки ко рту, чтобызаглушить истерический крик, рвущийся изнутри.

Успокойся. Успокойся! Тебе почудилось. Этогоне может быть!

Какая-то незнакомая женщина быстро прошла подфонарем, мелькнула – и пропала в ночи. Ну почему ты решила, что это была Нина?!

Телефонный звонок отбросил ее к стене. Иннауткнулась в свой плащ, висящий на плечиках, цепляясь за реальность, котораявоплощалась в запахе ее духов и дорогой итальянской кожи, в мягкомприкосновении шелковой подкладки.

Чепуха. Ее больше нет. Там была какая-тодругая женщина, а сейчас звонит живой человек – хотя бы потому, что на томсвете, даже в раю, куда, разумеется, угодила праведница Ниночка, неттелефонов-автоматов. Нету их там!

– Алло?!

– Инна?

Надменный мужской голос, который она слышалане часто, однако не спутает ни с одним другим в мире.

– Константин Сергеевич? Вы-ы?!Здравствуйте, как я ра…

К счастью, от последней глупости удалосьудержаться. «Как я рада вас слышать!» Хороша бы она была, если бы брякнулатакое!

– Узнала? Добрый вечер. – Нет, голосу него не надменный, а просто совершенно безжизненный. Еще бы…

– Константин Сергеевич, как вы себячувствуете? Как сердце?

– Сердце? Стучит, а что ему еще делать?

– Да, я понимаю… А как Лапка?

– Нормально.

И без того сухой, как бумага, голос стал ещесуше:

– Инна, давай избавим друг друга отненужных любезностей. Я, конечно, глубоко потрясен, что ты ничего не сказаламне, когда звонила в прошлый раз, и об этом кошмаре я узнал от чужих людей…

– Вы узнали про Нину? Гос-по-ди…Константин Сергеевич, извините, я не смогла… у меня не хватило мужества,простите меня…

– Ладно, перестань. Что толку плакать!

Плакать? С чего бы это? Ах да! По беднойНиночке.

Инна зло дернула углом рта. Не хватало еще!Достаточно того, что Инна больше года терпела ее пребывание в одной постели сАнтоном. Это она, она была истинной женой Антона, а Нинка – только временнойлюбовницей, Ритуля же вообще отошла в область преданий. Но хоть Инна былауверена, что Антон не станет шибко усердствовать в исполнении супружескихобязанностей, все равно: стоило представить, как неумелые Нинкины ручонкитянутся к тому, что всегда принадлежало только ей, одной ей… Ну почему, нупочему судьба распорядилась так погано, что именно без этой простодыры Нинкиони никак не могли обойтись?!

– А кто вам сообщил, КонстантинСергеевич? Наверное, Антон?

– Нет, Антон по-прежнему не удостоил меняни единым звонком.

– Не сердитесь на него. Вы просто непредставляете, в каком он состоянии. Ведь он после сотрясения мозга практическиничего не помнит, даже… – Она опять вовремя прикусила язычок, ухитриласьне брякнуть: «Даже меня не помнит!» – Даже Лапку, даже Нину толком не помнит.Гибель жены воспринимает как-то отстраненно, по-моему, он еще не был в морге, яведь сама опознавала… ну, в общем, мне пришлось…

– Да. Я знаю. Мне сказали.

– Кто?

– Милиция, кто еще? И патологоанатом, скоторым я сегодня беседовал в морге.

– Вы там были?!

– А что прикажешь делать? – резкоспросил Бармин. – Скоро девять дней отводить надо, а Ниночка еще и непохоронена. Это же… я просто не знаю, что такое! Даже в том состоянии, в какомнаходится Антон, он мог бы позаботиться о погребении жены, хотя бы формальнопроявить человечность! Ладно, бог ему судья. Я все это беру на себя. Похороныпослезавтра, я тебе официально объявляю. Надеюсь, ты почтишь нас своимприсутствием? Нине это было бы приятно.

Инна благоразумно оставила свое особое мнениепри себе.

– Конечно. Конечно! Боже мой, что вы обомне думаете, Константин Сергеевич…