– Да уж не заблужусь как-нибудь. Город яхудо-бедно помню, в отличие от некоторых его жителей. Значит, пойдем выбиратьмогилку для дорогой и незабвенной Ниночки? Ну-ну!

Он бросил трубку, не простившись.

Какое-то время Инна постояла, согнувшись, надтелефоном, потом быстро пошла на кухню, налила себе холодной водки и кое-какпропихнула ее в горло. Стремительно раздевшись, прыгнула в постель, сжалась вкомок под одеялом, накрепко зажмурилась. В коридоре остался гореть свет, онмешал, но Инна не встала, чтобы его погасить. Хотелось одного – поскореезаснуть, чтобы освободиться наконец от всего этого…

Дрема уже начала туманить голову, когда Инна вспомнила,что не смыла косметику, а значит, рискует завтра утром встать с отекшимиглазами.

«Да провались оно все! – подумала чуть лине с ненавистью. – Какая разница, как я буду выглядеть? Чем хуже, темлучше!»

Однако эта мысль уже не давала уснуть. Иннаворочалась, ворочалась, потом все-таки встала и пошла в ванную. И даже сейчассозерцание своего пусть осунувшегося, но все-таки прелестного лица доставило ейудовольствие. Она долго умывалась, а потом легла – и сразу уснула, почтисчастливая от мысли, что завтра будет сделан первый шаг к тому, чтобы живыенаконец похоронили своих мертвецов.

* * *

Его высокую, сухощавую фигуру Инна заметилаеще сверху и попросила остановить такси на склоне, чтобы не подруливать ккладбищу с шиком-свистом. Почему-то это показалось неудобным. Но тут же онапожалела об этом, больно уж пристально уставился на нее Константин Сергеевич.«Да небось сослепу, – попыталась успокоить себя Инна. – Бедныйстарикашка гнет форс, очков не носит, а сам ничего не видит дальше своегоноса!»

Однако при ближайшем рассмотрении КонстантинСергеевич вовсе не казался бедным старикашкой. Судя по старым своимфотографиям, он всегда был очаровательным мужчиной, и годы лишь прибавили емусуховатой надменности, усугубили породистость, печать которой и раньше лежалана худощавом седоусом лице. Никакой подслеповатостью тут и не пахло, к тому жеБармин держался исключительно прямо, взирая на Инну с высоты своеговеликолепного роста настолько сверху вниз, что она сразу разозлилась. Да,Нинкин дед задаст им еще хлопот…

Она от души надеялась, что сохранила на лицеприличествующее случаю печальное выражение.

– Антон разве не с тобой? – вскинулседые брови Константин Сергеевич, и Инна надолго задумалась бы, спроста этосказано или с намеком, когда б в это мгновение с горки не съехало очередноетакси, подкатив к ним вплотную, и из него не выбрался Антон, который никогда неотличался особым тактом.

«Так ему и надо!» – подумала Инна, не безудовольствия заметив, что Бармину, сторожась колес, пришлось отступить на грязнуюобочину.

Она с особым интересом наблюдала за встречейэтих двух людей, которые сейчас играли в ее жизни самую важную роль.

Антон разглядывал Бармина с холоднымлюбопытством, не заботясь изображать даже подобие скорби. А если КонстантинуСергеевичу и было противно дотронуться до человека, который, по сути дела, убилего внучку, то он и не дотрагивался: не вынимая рук из карманов, он кивнулАнтону, бросил вскользь:

– Надеюсь, со здоровьем твоим ужеполучше? – и, не дожидаясь ответа, повернул к пролому в ограде кладбища,откуда вела народная тропа, самостийно присвоившая себе статус официальнойдороги.

Антон, не дрогнув своим глянцево-розовым, всееще пугающим лицом, последовал за ним, бросив Инне небрежный взгляд инебрежное: «Привет!» Этой своей независимой, отстраненной повадкой он былнастолько не похож на того человека, которого Инна оставила на Звездинке чутьбольше суток назад, что она даже замешкалась, не сразу двинулась с места.

«А вдруг он никогда меня не вспомнит?» –пронзила ее внезапная мысль, и Инна зябко вздернула плечи, поскорее отгоняя этумысль, поскольку от нее хотелось сразу лечь и умереть…

Сколько помнила Инна, летом в Марьиной рощеможно было заблудиться, как в лесу, а сейчас высоченные осины и березы сквозилиголыми ветвями, и памятники с оградками, выкрашенные классической серебрянкой,а также более или менее пышные надгробия были видны окрест, сколько хваталоглаз.

Гуськом они поднялись на небольшую горку;прошли, петляя узкой тропкой, меж могил. Кладбище в этот час было совершеннопустынным, и Инна даже удивилась, когда услышала резкий запах краски и увиделаневдалеке двух мужчин, которые сосредоточенно работали кистями, приводя впорядок какую-то оградку. Впрочем, они никак не мешали вновь пришедшим, так чтоИнна мигом про них забыла, однако Антон нет-нет да и косился в ту сторону.

Инна в принципе любила кладбища. Смертьникогда не приводила ее в священный ужас, мысли о неизбежности конца и земнойсимвол этого конца – могилы – не бросали ее в дрожь, а навевали особоенастроение. Имей Инна побольше свободного времени, она почаще бывала бы накладбище, и не для того, чтобы проникнуться элегической печалью, а чтобы вочередной раз зарядиться мрачноватой энергетикой этого места, которое толькослабаков приводит в уныние, а на самом деле так и пышет жизнеутверждающейсилой.

Однако сейчас ей почему-то никак не удавалосьнастроиться на нужную волну. Более того – возникло ощущение, будто никогда вжизни она не совершала более чудовищной ошибки, чем сейчас, когда притащилась,«добрая подружка», выбирать для Ниночки могилку.

Но повернуться и дать деру, чего ей хотелосьбольше всего на свете, было решительно невозможно. Бармин ей этого никогда непростит, а ссориться с ним было нельзя ни в коем случае. Поэтому Инна,поеживаясь, унимая внутреннюю и внешнюю дрожь, бросала беглые взгляды надовольно-таки ухоженные надгробия Барминых – Крашенинниковых, на оградку,которую, строго говоря, тоже не мешало бы покрасить, на три ямы, выкопанныесовсем рядом с этой оградой, да так небрежно, что рыжие кучи раскисшей глиныпортили весь вид…

Бармин, ссутулясь и сразу став меньше ростом,подошел к памятникам, меланхолично смотрел на лица покойной жены и дочери и какбы не собирался отрываться от этого занятия.

– Погодите-ка, КонстантинСергеевич, – сказала Инна, чувствуя, что молчание затягивается истановится просто неприличным. – Где же вы тут место нашли оградкурасширить? С трех сторон все вплотную, да и здесь уже кто-то намеренпристроиться, вдобавок сразу трое, видите?

– Где? – рассеянно оглянулсяКонстантин Сергеевич. – А, это… Ничего, Инночка, не беспокойся, это явелел выкопать. Заранее, чтобы местечко занять. Вот тут Ниночку можно будетупокоить, поближе к ее маме. Здесь я когда-нибудь лягу. Ну а тут Антонаположим, правда?

Инна даже покачнулась. Испуганно уставилась наБармина.

«Спятил?!»