Рыча, мы слепо и неистово боролись на глазах у ошалевшего молодняка и пятявшихся людей. Кожу вампира я прокусить не могла, когти расцарапывали ткань, впивались в каменные мышцы, но не пробивали напитанную магией плоть – и мои когти-зубы, и псовые, мы грызли остервенело, тупо, отчаянно… возбуждённо!

Теперь вампир не мог сильно крутиться, и в один из моментов я поймала его взгляд: в нём был страх. Панический страх в глазах вампира. И боль. Каждый мой нерв обожгло этой его болью, осознанием, что он боится меня. Пламя ярости полыхнуло во мне, разлилось по телу, и когти, клыки стали прорезать неподатливую вампирскую кожу. Горькая кровь попала на язык, и ужас вампира стал физически осязаемым.

Подпрыгнув, я обвила его руку ногой, упёрлась стопой в бок и, проворачивая, рванула изо всех сил. Усиленная плоть вампира, вспоротая сломанной костью, стала отрываться волокно за волокном. Вонючая кровь брызнула на мои ноги, и старший вампир повалился на пол. Меня приложило об осколки, но руку я тянула – и вдруг давление исчезло, я откатилась на метр вместе со своей добычей.

Настроение в зале молниеносно накалилось, сейчас каждый решал, что делать: сражаться со мной, после того как я сделала такое со старшим вампиром, или спасать свою шкуру. Я поднялась, не выпуская оторванную руку. Старый вампир бился в конвульсиях, что-то восторженно шептал Жаждущий крови. Я оскалилась и рявкнула:

– Лежать!

На этот раз упало меньше вампиров, всего пятнадцать.

Волна телекинеза взметнула тысячи осколков, прокатилась волной по периметру зала, запечатывая двери, сминая опорные конструкции так, чтобы двери невозможно было открыть, сминая хрупкие тела людей, ломая кости: минус один – смерть окатила меня холодом, но пламя ярости выжгло этот лёд – два три, четыре… семь. Волны боли накрывали меня, но ярость была сильнее. Псы рванули во все стороны, впиваясь в шеи лежащих, вырывали плоть, бросались к следующим, я чувствовала только их ярость, ярость Жаждущего крови, свою ярость, вкус вампирской крови.

И началась паника.

Воздух зазвенел. Его уплотнённые потоки ветром, огонь струями и сферами, вода хлыстами водоворотов, семь разрядов молний и полтора десятка разворачивающихся из заготовок големов рванулись ко мне, сметая друг друга, мешая. Швырнув оторванную руку, я взмыла под потолок:

– Лежать!

Мои защитные амулеты лопались от напряжения. Поднятый мной вихрь из тысяч осколков разбивался о щиты, переплавлялся в пламени, смывался водой, бился о камни, поднятые обломки мебели втыкались в тела, в глаза. Клацали клыки псов, разрывая гортани, перекусывая руки и ноги – минус восемь, девять, десять, одиннадцать. Молния сверкнула рядом, я метнулась в сторону, зигзагом:

– Замри!

Молнии били своих же – минус двенадцать, тринадцать – двое вспыхнули от магического пламени. От них шарахались, но замершие не могли этого сделать и ещё трое вспыхнули – минус четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Каждая смерть была ударом. Столкнулись волны магии, загасили пламя. Каждая вспышка боли пыталась испепелить меня. Псы бездумно, почти бестолково носились в этом хаосе, и заклятия отскакивали от их брони, словно от чешуи драконов. Я кружилась на пределе скорости, на крыльях и телекинезе: крутилась, вертелась, уворачивалась от струй огня, едва успевала отскочить от молний и прыгающих големов:

– Лежать! – мой крик прорывался сквозь грохот заклинаний, я ощущала, как тремя пастями грызу плоть, вырываю куски мяса, и кровь льётся в горло.

…минус семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… двадцать…

Ударом волны меня впечатало в стену, она окутала голову, рвалась в рот, в ноздри, но телекинез сдерживал её. Вода заглушала крики раненых. Но я не боялась: вода – стихия Халэнна, я… не хотела её бояться. И посмотрела на зал глазами псов: кто-то пытался пробиться сквозь стены, кто-то держал над собой щиты и надменно наблюдал, как мечутся слабаки. Валялись обгорелые тела, почерневшие, переломанные. Я увидела вампира-водника, вскинувшего руки, сжимающего кулаки, пытаясь визуализацией усилить давление воды на меня.

Вся телекинетическая сила, повинуясь моей ярости и воле, сошлась передо мной, сминая осколки и обломки мебели в сверкающее копьё. Вода с меня схлынула, закрутилась вокруг водника, встала перед ним толстым щитом. Он готовился встретить удар лицом к лицу, он собрал свои силы. А я, телекинезом подхватив обломок ножки стола, ударила его со спины. Обломок прошёл сквозь более слабый сзади щит, и алое остриё вырвалось из груди вампира.

Минус двадцать один.

Пронзённое тело рухнуло на залитый кровью пол.

Отвлекающее копьё распалось, осколки брызнули в стороны, целя в глаза, в ноздри, прорываясь в рот. И маги, которые использовали вербальные заклинания, не могли вымолвить ни слова.

Из разбитого пола поднимались големы: маги земли дотянулись до фундамента, вытащили оттуда камни и землю.

– Сдохни! – заорал вампир, и меня снесло ураганным порывом ветра.

Нас всех снесло, смяло в одну кучу, скручивая и ломая. Едва успев втянуть крылья, я кусала, царапала – за себя и за псов, то ли они, то ли я. Кровь… горькая мерзкая кровь вампиров была всюду, она заливала лицо-морду, лилась в наши горла. Плоть трещала под когтями – сильная вампирская, слабая людская, и всё было мокрым, воняло металлом. Кусала я, кусали меня, но мне было плевать на ядовитые для драконов когти и зубы боевой ипостаси вампиров. Я впивалась в тварей зубами и когтями, телекинезом сваливала в одну кучу, надеясь дотянуться до каждого.

В этом всём мешались големы, били своих и меня с псами. Плескалась алая от крови вода. Сверкали молнии. Кто-то верещал. Бился в удерживаемые телекинезом двери. А я… из меня изливалась сила, и осколки зеркал снова взвились в воздух, тела расшвыривало, разрывало, я что-то кричала, рычала… На меня обрушилось пламя, испепеляя. Я захлебнулась криком, вокруг запульсировали осколки, окружая, окутывая.

Это сгорел один из псов, но казалось, что сама я.

Сосредоточилась на двух живых. Мечущиеся в волнах телекинеза осколки мерцали, рассыпали блики, слепили.

Удар голема отшвырнул меня через весь зал, впечатал в стену. Боли я не чувствовала, только кровь, стекающую по губам, её отравляющий вкус. Бросилась вперёд, размахивая когтями.

– Стоять! – в голосе не всегда были команды контроля, я почти хрипела от ярости: – Стоять!

Вспороть-вырвать-перебить очередное горло, сломать руку, выдавить глаза, свернуть шею. Я прогибалась от ударов, когти скребли по чешуе, вспарывали кожу между чешуек.

На меня накинулись големы, придавили к колючему от осколков, мокрому полу. Где-то осколки оплавились. Големы каменными глыбами навалились на меня. Каменные кулаки били по спине, что-то хрустело. Не сразу я уловила истошный крик Многоликой: она покрыла моё туловище собой, принимая на себя основную силу ударов.

Рыча, я плеснула во все стороны телекинезом, расшвыривая големов – они намного слабее, чем у Дариона, не такие ловкие, не такие боевые. Метнулась в сторону, прикрывая отход вихрями зеркальных осколков. Застыла, прячась в этой сверкающей круговерти.