я вынужден был признать, что Дом Ночи, несмотря на все его недостатки — является местом с большим природным чудом. Источники находились в глубине туннелей, где сухой воздух превращался во влагу и пар. Вода была идеального синего цвета, освещаемая вспышками яркого света на стенах пещер, которые казались слишком красивыми, чтобы быть просто минералами и водорослями. Здесь пещеры разделялись на множество маленьких ответвлений.

Удобно для уединения, чему, думаю, все были рады после такого долгого непрерывного путешествия вместе.

— Что ж, — вздохнула Мише, как только наш проводник покинула нас, — это потрясающе.

Она раскинула руки, как будто уже представляя, как нырнет в воду.

Я наблюдал за ней краем глаза. Я знал Мише, и я знал, что с тех пор, как мы покинули Сивринаж, что-то было не так.

Черт возьми, я понял это сразу, как только увидел ее в подземелье — эти большие глаза, практически лопающиеся от слез. Во время путешествия, разумеется, не было ни намека на них. Легко было бы принять общительность Мише за эмоциональную открытость. Она могла быть болтливой, но чертовски хорошо умела скрывать все, что имело значение.

Орайя рассказала мне о принце Тени — о том, что Мише была тем, кто его убил. Это была дипломатическая головная боль, но я мог отложить ее на некоторое время. Меня больше волновало то, о чем Орайя умолчала. И я знал, что это что-то существенное. Ее неловкое: «Когда будет время, тебе следует поговорить с Мише», — достаточно хорошо об этом говорило.

Но Мише постаралась, чтобы у меня не было такой возможности. Мы перемещались так быстро, что с момента бегства мне почти не удавалось побыть с ней наедине, и каждый раз, когда я пытался в редкие минуты отдыха поговорить с ней наедине, она убегала с какой-нибудь торопливой, полушутливой отговоркой.

— Теперь, — обратился я к ней. — Мише, прежде чем ты уйдешь…

— Позже, — сказала она, не глядя на меня. — Сейчас нужно помыться. — И она скрылась в одной из пещер, прежде чем я успел с ней поспорить.

Хотелось бы сказать, что я был удивлен.

Кетура и Лилит тоже сразу же ушли, явно желая поскорее вымыться. А вот Вейл надолго задержался, пока я собирал одежду, принесенную нашей проводницей.

Я посмотрел через плечо.

— Если твоей целью было сделать это как можно более неприятным, — сказал я, — то ты ее достиг.

Челюсть Вейла сжалась. Он по-прежнему ничего не говорил. Но и не двигался.

Удивительно. Жена этого мужчины после недельного путешествия и никакого уединения лежала голая в горячей воде, а он все еще стоял здесь. Я боялся подумать, о чем пойдет речь.

— Что, Вейл?

— Я хотел… — Его взгляд скользнул в сторону, изучая, по-видимому, увлекательную груду камней. — Я благодарен за спасение.

Так вот как выглядел дворянин, когда ему приходилось говорить «спасибо».

— Здесь ты мне полезнее, чем там, — сказал я, надеясь, что на этом разговор закончится.

Но он все равно задержался. Его глаза снова обратились ко мне.

— Я не дурак. Я знаю, что ты должен был задаться этим вопросом. Но если тебе нужно подтверждение моей верности, то, надеюсь, то, что ты нашел мою жену в этой тюремной камере, тебе его дало.

Ах. Теперь я понял.

Я выпрямился и повернулся к нему. Подбородок Вейла слегка приподнялся, все следы его прежней неуверенности исчезли. Даже измазанный дерьмом, он был в полной мере благородным Ночнорожденным.

Иногда бессмертие вампиров казалось жестокой шуткой. Прошло двести лет с момента, как я оказался под властью Некулая. И все же я выглядел так же, и Вейл выглядел так же. Каждый раз, когда я смотрел на него, я видел его таким, каким он был тогда. Я видел, как он просто наблюдал за тем, что там происходило. Может быть, если бы у него были морщины на лице, или седые волосы, или стареющие глаза, мне было бы легче забыть, что это один и тот же мужчина.

Но он был там. Вейл. Один из дворян Некулая.

И все же я знал, что, то, что он мне говорит — правда. Я знал это с того момента, как открыл дверь камеры Лилит и увидел, как он бежит к ней. Если Вейл сохранил верность перед лицом угроз в ее адрес… это и была настоящая верность.

Я одарил его грустной полуулыбкой.

— Нельзя винить за то, чем интересуешься.

Он поджал губы.

— Нет. Я не могу. То, что ты сказал перед свадьбой, было правдой.

Я не показал своего удивления, но оно все равно поразило меня. Даже будучи королем, я никогда не думал, что услышу от Вейла что-то близкое к «ты прав».

— Дела… — Его взгляд на мгновение скользнул по тропинке, по которой шла Лилит, а затем вернулся ко мне. — Все не так, как было раньше. В те дни я был предан Дому Ночи больше, чем чему бы то ни было. Это была единственная любовь, которую я знал. Я позволил ей определить меня, а это означало позволить Некулаю определить меня. Я не подвергал сомнению ни то, что он делал, ни то, как он обращался с теми, кто был ниже его. То, что говорил мой король, было правдой. И когда он обращался со своими Обращенными рабами как с собственностью, я не подвергал это сомнению, даже если не был с этим согласен.

Услышать это было труднее, чем хотелось бы. Я не любил затрагивать тему того времени — никогда и ни с кем другим, но особенно с Вейлом. Это заставляло меня болезненно осознавать все, что он видел.

— И, если говорить начистоту, — продолжал он, — я не был с этим согласен. Ни тогда. И сейчас не согласен. Но ты был прав. Не согласиться было недостаточно. Я был самодоволен. И если бы это была Лилит…

— Этого никогда не будет, — сказал я.

Он наклонил подбородок.

— Я знаю, что пока ты король, этого никогда не будет.

Пока ты король.

Мы оба знали, что никто из нас не может сказать того же о Саймоне. Или о Септимусе.

Я никогда не считал Вейла склонным всё романтизировать. При дворе Некулая он был таким же, как и все остальные — может быть, не таким жестоким, но таким же жаждущим власти. Даже когда я призвал его сражаться за меня, я решил, что его вернут только гордость и амбиции. Двести лет назад его видение Дома Ночи было упрощенным, как и все стремления вампиров: Быть больше, быть сильнее и, прежде всего, быть могущественнее.

Может быть, теперь