Тишину разбил детский плач, за ним – женская ругань. Мужской храп был последним в этом трио, и я хмыкнула.

– Поэтому я и не спешу замуж.

– Тебе не грозит подобное. – Нельсон в полутьме приобнял меня. – Я не храплю.

Тихо засмеявшись, я ускорила шаг. Лестница наконец уперлась в небольшую дверь.

– Артур говорил, комната под крышей. – Я постучала. – Джек! Джек, это мисс Белл!

Ни звука в ответ. Я снова постучала.

– Джек?

Та же тишина. Нельсон покачал головой.

– Его нет. И… – Он провел пальцами по дверной ручке, – уже давно. По крайней мере, на неделе он не приходил и не уходил. Смотри, сколько пыли.

– Как думаешь, – приложив к двери ухо, я подняла глаза на сыщика, – Джек не может быть замешан в том, что Артур пропал? Вдруг он… шпион Леди?

– Не знаю. – Нельсон вытащил из кармана отмычку. – Но кое-что проверить я хочу.

Он начал ковыряться в замке. Я с тревогой оглянулась, уверенная, что кто-нибудь обязательно застанет нас за этим занятием. Но Герберт справился быстро; уже через полминуты дверь открылась, и мы переступили порог. Я облегченно вздохнула, не почувствовав запаха разложения. После всего, что вообще произошло, я не удивилась бы, застав Джека мертвым. Но комната пустовала: заправленная постель, голый стол, полка над ним. Когда Нельсон распахнул шкаф, внутри не оказалось никакой одежды.

– Бедняга Джек. Мне казалось, Артур неплохо платит, чтобы он мог купить себе что-то, – произнесла я. – И балует иногда. Мы выбирали ему новый плащ, я точно помню!

– Думаю, так и есть. Ну а теперь смотри сюда.

Падальщик указал в угол комнаты. В небольшом кувшине и тазу, служивших, видимо, для умывания, скопилась пыль. Полотенце лежало нетронутым, на грязном полу сейчас отчетливо виднелись только две неровных цепочки следов: наши. Подойдя к постели, Нельсон поднял покрывало. Белья не было, только голый дырявый матрац.

– Думаю, в последний раз он ночевал здесь месяц назад в лучшем случае.

– Но он в Лондоне, мы его видели!

– Значит, он прячется где-то еще.

– От Эгельманна?

– Или от нас и от… Артура?..

– Не двигайтесь! – раздалось со стороны лестницы.

Мы обернулись. На пороге стояли двое с нашивками Уголовного департамента. Сержант и констебль. Они подозрительно смотрели на нас, потом сержант, который был старше и грузнее, опустил оружие.

– Ого. Мистер Нельсон, мисс Белл? Мы думали…

– Что напали на след Артура Сальваторе? – поинтересовался Падальщик.

– Да. – Теперь и констебль опустил пистолет. – Мистер Эгельманн очень зол.

– Восемь облав, – подхватил старший. – А сегодня отправил сюда, когда понял, что этого вашего доктора вроде как не похищали. Другие тоже ищут, как я знаю. А вы ничего…

– Мы не видели ни Артура, ни его помощника. Тоже ищем. Безуспешно.

– Хм. – Сержант повернулся к напарнику. – Покарауль здесь на случай, если мальчик вернется. А вы… – он глянул на нас, – думаю, вам все равно нужно к мистеру Эгельманну. Вы ведь собирались держать полицию в курсе того, что делаете, верно?

Если Нельсон мог стать еще мрачнее и задумчивее, то стал. Он несколько секунд поколебался, кивнул и первым направился прочь.

[Артур]

Вена встретила меня таким же промозглым ветром, каким проводил Лондон, – я ощутил это, едва сойдя с поезда. Вокзал оказался новый; его отстроили после пожара, о котором писали даже в английских газетах. Здание было чисто выбеленное, с резными башенками и покатой черепичной крышей. Большие часы показывали точное время, выше находился синий зодиакальный круг, указывающий положение солнца. Вена любила тайны. Это чувствовалась в каждой детали ее безупречного дамского облика.

В Австрийской Империи, как и почти по всей Европе, не было своих воздушных судов. Английские ходили редко, поэтому, чтобы к сроку осуществить план, мне пришлось сначала лететь до Кале, потом – сесть на поезд. Долгая дорога немного привела меня в чувство: тоскливые мысли – об отце, о явных недомолвках Томаса и о многом другом, – отступили. Я любил путешествия: от них голова будто прояснялась, ум начинал работать свободнее и быстрее. Я мог бесконечно смотреть на проносящиеся за окном виды, в такие минуты не думая и не тревожась ни о чем. Дурное оставалось позади вместе с очередной промелькнувшей станцией или растворялось в стакане чая.

В пути я перевел многие записи из дневника. Несколько дней я уже провел в Лондонской Музыкальной Библиотеке, занятый проверкой хронологии и попытками восстановить промежуточные события. Я находил копии театральных афиш. Ветхие экземпляры газет. Мемуары современников. Никогда еще, казалось, я не видел перед собой так отчетливо чьего-то прошлого; дневник открыл мне дверь во время, когда люди еще не летали и почти не мечтали о полетах. Правда… один мечтал.

Сейчас мой путь лежал в Объединенный Музыкальный Архив. Я не был уверен, что нужные материалы окажутся именно там, но шанс был, особенно зная, сколь трепетно австрийцы хранили всякое напоминание о величии своей музыкальной культуры. На отдельном листе у меня были выписаны имена всех выживших детей. Его детей. Не так много: из восьмерых отца пережили лишь трое.

До Архива я добирался в экипаже, любуясь городом, – стройным, похожим на иллюстрацию к сказке. Ничем, кроме отвратительной погоды, Вена не напоминала Лондон: ни смога, ни мрачных доков вдоль реки, ни грязи на мостовых. Удивительные места. Я хорошо представлял, как тот, чьи записи я переводил, шел по этим улицам.

– Эй! – Я высунулся из окна.

– Да? – С акцентом ответили мне с облучка.

– А где дом Антонио Сальери?

Возница, крепкий лохматый парень лет двадцати, помотал головой.

– Не знаю. Не спрашивали. Может, сгорел, когда французы приходили?[52]

Я снова прислонился к спинке сидения. Чего можно было ожидать? Экипаж проехал еще два квартала и остановился.

– Прибыли, герр.

Расплачиваясь, я взглянул на возницу и без особой надежды поинтересовался:

– У вас до сих пор думают, что Моцарта отравили?

– Моцарта? – Он спрятал деньги и поскреб затылок. – А, музыканта… Кто говорит, а кто нет. Как-то там скверно этот Моцарт умирал. Прощайте, герр.

И, поспешно хлестнув лошадей, он уехал.

Архив неуловимо напоминал усыпальницу: вход даже охраняли каменные львы. Было тихо; каждый шаг отдавался эхом. Округлый холл украшали колонны; в глубине, меж высокими окнами и лестницей, я обнаружил несколько столов, за которыми сидели люди. Большая часть, читая что-то, меня не заметили, но один служащий быстро поднял глаза.