ошибаюсь… А послушайте, как звучит: «На черных виселичных балках лихие бьются плясуны…» Это из «Бала повешенных»… Вообще, французскую поэзию превзойти невозможно. У нее более широкий версификационный простор. В выборе средств французы всегда были даже более свободны, чем в выборе темы…

— Ну, у нас тоже — не пять размеров, — перебил его Андрей Ильич, откидываясь на спинку кресла. — И верблюды теперь в ходу, и бог знает что… Клавдия придет, она поцитирует. Просто интерес сейчас к поэзии у нас схлынул. Мало имен, мало шуму.

— Правильно! И гении вчерашние жирком помаленьку пообрастали, — сказал Жохов, — Все мы смотрим вечера из Останкина. — И он сделал приглашающий жест в сторону Пепелкова.

Веня ткнул сигарету в пепельницу, открыл было рот, но сказать ничего не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Клавдия. На ней было широкое белое платье с ярким шелковым кушаком.

— С наступающим! — зазвенел ее голос — Андрюша!.. Александр Николаевич!.. Что же вы так надымили?.. Сейчас будем стол накрывать… А меня извините, я совсем сегодня застряла…

Тут она заметила Пепелкова и, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с ним за руку.

— Посиди с нами, — сказал Андрей Ильич, беря Клавдию под руку и подводя к кушетке. Николай подвинулся, сгреб фотографии в кучу и спрятал в черный пакет.

Андрей Ильич взял стул и сел возле жены, Александр Николаевич пристроился рядом.

Пепелкова как будто током ударило, когда Клавдия протянула ему свою пухлую, немного влажную руку. Сейчас он искоса поглядывал на нее, словно не узнавая. Клавдия в свои сорок лет казалась чуть ли не ровесницей Анны. Ее плотное тело излучало энергию и тепло молодой уравновешенной женщины. Умные голубые глаза, ласковая усмешка, немного полноватые губы, слегка подкрашенные, черная густая коса, уложенная на затылке тугим кольцом — все выдавало в ней породу и спокойную первобытную силу.

Клавдия положила ногу на ногу и поправила платье.

— Сейчас я вас всех удивлю, — сказала она, обводя гостей торжествующим взглядом и заранее улыбаясь. — Я сегодня в Москву звонила, в Третьяковку, с директором говорила… Помните, я рассказывала про захаровского «Рыбака»? Ну, про тот портрет из воронежского музея?..

— Это который на Лермонтова похож? — спросил Жохов.

— Он самый…

Андрей Ильич хорошо помнил эту картину: около нее он много лет назад познакомился с Клавдией, во время всесоюзного хирургического симпозиума. Клавдия стояла, опершись на указку и, отвечая на вопросы каких-то школьников, заговорщически улыбалась ему через их круглые головы. В тот далекий день Андрея Ильича поразило необыкновенное сходство рыбака с молодым Лермонтовым. Клавдия называла это сходство случайным, она вообще не видела никакого сходства и, смеясь, говорила Андрею, что сам он похож на валлоттоновского Мирбо. Андрей согласно кивал, хотя понятия не имел в то время ни о Валлоттоне, ни тем более о Мирбо и горько сетовал про себя на столь явные недостатки своей перипатетической школы.

— Так вот, — продолжала Клавдия, слегка дотрагиваясь до руки Жохова, — вы, Александр Николаевич, не иначе — пророк. Я ведь по вашему совету все же в Москву написала… Они посылали месяц назад экспертов, и сегодня мне директор все подтвердил… На картине-то и на самом деле никакой не рыбак, а Михаил Юрьевич Лермонтов… Вы только представьте себе: Лермонтов! — Клавдия вновь обвела всех торжествующим взглядом, взволнованно, как ребенок, стараясь каждому заглянуть в глаза. Все оживились.

— Больше того, — таинственно добавила Клавдия. — Художник Захаров оказался тем самым горцем, который в детстве был взят в плен генералом Ермоловым. Помните:

Однажды русский генерал

Из гор к Тифлису проезжал;

Ребенка пленного он вез…

Так вот, горец этот, ребенок, только при крещении получил фамилию Захарова… А сенсация в том, что именно его судьба легла в основу поэмы «Мцыри»!

— Но позвольте, позвольте, — заволновался Александр Николаевич и даже привстал. — А как же свидетельство Висковатова?..

— А Хастатов, а Шан-Гирей? — подхватил Андрей Ильич, — Ведь ты же сама говорила…

— В том-то и дело, — быстро ответила Клавдия, — что нашлись новые факты!.. Висковатов ваш пишет, что Лермонтову встретился «бэри», монастырский служка… А «бэри» этот был не просто монах — вот ведь что замечательно! Был он художник, почти ровесник Лермонтова… И фамилию он уже носил эту — Захаров. Как окрестили… Они подружились, и Лермонтов часто ему позировал. Было это в тысяча восемьсот тридцать седьмом году…

— Но постойте, — перебил вдруг Клавдию Жохов. — Об этом ведь можно было догадаться и раньше! Генерал Ермолов командовал Отдельным кавказским корпусом одиннадцать лет — с шестнадцатого по двадцать седьмой… Я по этой теме писал монографию, так что за даты ручаюсь… Если он в это время поймал мальчишку, этого будущего монаха, то ко времени встречи с Лермонтовым мальчишке этому вполне могло быть не больше… — он беззвучно зашевелил губами, — не больше двадцати четырех — двадцати шести. А Висковатов пишет, что Лермонтову попался старик, не правда ли? — И Александр Николаевич посмотрел на Клавдию.

— Коленька, — обратился Андрей Ильич к сыну Жохова. — Принеси-ка, пожалуйста, последний том Висковатова… Да хотя нет, не Висковатова, что я! Лермонтова. Старого. Шестой том… Слева, на полке, сразу возле стола…

Николай молча вышел и через несколько минут вернулся с потертою книгой, на корешке которой горели желтые буквы: «С.-Петербургъ, 1891». Жохов взял книгу в руки и стал перелистывать. Андрей Ильич предложил Клавдии сигарету.

— Ага, — сказал Александр Николаевич, — нашел! Вот, смотрите. — Он передал книгу Андрею Ильичу. — Вот этот кусочек, из примечаний…

— «Лермонтов… — начал тихо Андрей Ильич, отложив сигарету, — странствуя… — он пропустил несколько слов, — наткнулся в Мцхете… на одинокого монаха, или, вернее, старого монастырского служку. Сторож был последним из братии упраздненного близлежащего монастыря…»

— Видите! — закричал Александр Николаевич, вскакивая со стула. — С т а р о г о  служку!.. Ну, как?!. А дальше этот мнимый «старик» рассказывает про генерала Ермолова, про плен и все прочее. Каково, а?..

Тут пришла с кухни Анна, ей коротко пересказали суть дела, и она заохала и заахала вместе со всеми. Сейчас же все стали подсчитывать годы «старика». Получалось немного: «бэри» вполне мог быть ровесником Лермонтова.

— Да, выходит, москвичи правы, — сказал Жохов.

— Конечно, правы! — горячо подхватила Клавдия. — Я сегодня в классе ребятам своим обо всем этом рассказала, так они уже в каникулы затевают поездку в Воронеж. Мы, говорят, копию снимем…

— Правильно. Пусть снимут, пока не поздно, — усмехнулся Жохов. — А то через неделю-другую его не будет…

— Думаете — Москва его заберет? — В голосе Клавдии была тревога.

— Не сомневаюсь.

— Ну нет, уж это несправедливо… — И она посмотрела на мужа, словно вспомнив внезапно их первую встречу, связанную с этим портретом.

Андрей Ильич благодарно ей улыбнулся.

В это время