было прекрасно, весь этот идеализм в наши юные годы. Насчет детей рабочих. Помнишь?

Грейс с улыбкой пропела:

Здесь каждый – с молотком иль с циркулем в руке —

Найдет себе занятье по душе!

Как она могла забыть?

И тут она поняла, что все это у нее отнял Джонатан. Он убил мать ученика из Рирдена. Генри теперь никогда не вернется в Рирден – это жестоко, но очевидно, а Грейс никогда не вернется в Нью-Йорк. Не самая страшная потеря в жизни, но все равно тяжелая.

Грейс расспросила Виту о детях – всего их было трое. Мона, десятиклассница в частной школе Грейт-Баррингтона, жившая мечтами о спортивной карьере в плавании. Четырнадцатилетний Эван, буквально одержимый робототехникой, и Луиза, такая ласковая от рождения, что в семье ее прозвали «Подлизой», которая уже сейчас, в шесть лет, увлеклась лошадьми. Вита была замужем за адвокатом, специализирующимся на судебных спорах и процессах по экологическим делам. А экологическая обстановка в Питтсфилде по-прежнему была не на высоте, даже после первых слушаний по восстановлению промзон.

– Ты со всеми познакомишься, – заверила ее Вита. – Мы еще успеем до смерти тебе надоесть.

– Ты на меня не злишься? – неожиданно для себя спросила Грейс. Повисло неловкое молчание, но ничем не отличающееся от прежних пауз. – Извини, что спросила в лоб. Я – злилась раньше. Теперь мы больше не злимся друг на друга?

Вита вздохнула. Она сидела по другую сторону стола, огромного и заваленного разноцветными папками.

– Не могу точно ответить на твой вопрос, – наконец проговорила она. – Думаю, что не злюсь. А если бы и злилась, то только на себя. Хотя на самом деле я очень на себя злюсь. По-моему, я слишком легко сдалась. Я позволила ему прогнать меня прочь из города. Мне кажется, этим я тебя подвела.

– Ты… – Грейс была совершенно сбита с толку. – Что?

– Я позволила твоему мужу, который очень сильно меня раздражал и выводил из себя с самой первой минуты знакомства, разлучить меня с самой лучшей и любимой подругой. Тогда я ведь даже откровенно не призналась тебе, насколько глубокими были мои опасения насчет Джонатана. Вот этого я себе простить не могу. И хочу за все это перед тобой извиниться.

Грейс, не мигая, смотрела на подругу.

– Не волнуйся, я не жду, что ты вот так щелкнешь пальцами и с ходу меня простишь. Для меня это стало большой проблемой. Слава богу, я живу в Восточном Массачусетсе, где на каждом углу по психоаналитику или психологу. Даже передать тебе не могу, как часто меня буквально толкали связаться с тобой и все это высказать. Разумеется, я этого не сделала. Говорят же, что психиатры – самые худшие из пациентов.

Вита невесело усмехнулась. Затем продолжила:

– Ведь он мне не просто не нравился. Помню одного парня, с которым ты встречалась на первом курсе, – по-моему, он был полным неудачником, и я без всяких проблем тебе это высказала.

– Верно, – со вздохом согласилась Грейс.

– И я могла понять, почему тебя так тянуло к Джонатану. Он обладал неким магнетизмом, притягательностью. Такой очаровательный и умный. Но когда он посмотрел на меня, то есть – в самый первый раз тогда, вечером… Помнишь? Когда я искала тебя и спустилась вниз, а вы стояли в коридоре? Когда он на меня посмотрел, то словно бы сказал: «Полегче, не зарывайся. Это – мое».

Грейс ни слова не смогла сказать и просто кивнула.

– Так что с самого начала я почувствовала, что это очень тонкое и непростое дело. Сперва я попыталась заставить себя пересмотреть свое отношение к нему. Ну, знаешь, забыть тот случай в подвале и начать общаться как ни в чем не бывало. Не помогло. Потом я постаралась подождать, гадая, заметишь ли ты хоть что-нибудь. Но этого не произошло. Из-за этого я на тебя тогда обозлилась. Еще пыталась с тобой об этом поговорить.

– Нет, не пыталась, – возразила Грейс. Все же вспомнила один весенний вечер, когда подруги на день рождения Виты впервые отправились в «Скорпионью чашу», чтобы выпить фирменных коктейлей. Они решили, что им нужно по крайней мере раз туда сходить, пока они живут в Кембридже. Тот вечер нелегко было припомнить во всех подробностях. Было трудно вообще вспомнить хотя бы ход событий – вот на что способна смесь джина, рома и водки.

– Пыталась, пыталась, – сказала Вита немного едко. – Не говорю, что настойчиво. Но пыталась. Вероятно, в пьяном виде не следует поднимать такие темы, но трезвая я, скорее всего, вообще бы не решилась. Я спросила тебя, за что ты его полюбила и с чего взяла, что каждое из его достоинств и качеств – истинное? А ты пролепетала невнятно: «Я просто это знаю». Я спрашивала тебя: «Почему он совсем не ладит со своей семьей? Почему у него нет друзей? Почему он так быстро стал для тебя самым важным в жизни?» И самый главный вопрос: «Не потому ли он тебе кажется совершенством, что ты сама ему сказала, что для тебя совершенство, и он просто демонстрирует тебе то, что ты хочешь видеть?» И еще…

– Погоди, – перебила Грейс. – Что в этом плохого? Найти кого-то, кто дает тебе то, что тебе от него нужно? Разве не этого мы все ищем? И не того, кто бы это для тебя делал?

– Да, – произнесла Вита, тоскливо глядя в свою опустевшую кружку. – Именно это ты тогда и говорила. Слово в слово. Но в его случае все было не так просто. У вас с ним вообще ничего простого не было. Возможно, сейчас, отыграв назад, я это так ясно вижу. Тогда же я себя спрашивала: «Почему он мне не нравится? Ей-то он нравится! А она же умнее меня».

– Вита, это неправда, – сказала Грейс.

– Я правда думала, что ты умнее. Себя я вообще считала глупой. Я даже не знала наверняка, что для меня «плохо». А Джонатан выглядел просто великолепно. Учился в медицинской школе Гарвардского университета, скажите на милость! Собирался стать педиатром. Никогда не пил и не курил, в отличие от нас, кстати.

– Да уж, помню.

– И разговаривал всегда только о тебе. Все время – Грейси то, Грейси сё. Так что однажды я задалась вопросом: «А может, я просто завидую?» У меня ведь тогда тоже был парень, помнишь? В тот вечер он был на вечеринке.

– Джо, – ответила Грейс. – Конечно, помню.

– Так что с чего бы мне завидовать? Потом я подумала, вдруг у меня все как