делегатов. Я понятия не имела, откуда они взялись, но предположила, что их предоставили мне, поэтому просмотрела. Формулировки были сложные и содержали справочную информацию о работе, которую предстояло провести Генеральной Ассамблее, а также заявления о позиции нашего правительства по различным проблемам.

Я быстро села и начала читать – вернее, пытаться читать. Текст оказался скучный и очень тяжелый. Мне было трудно не заснуть, но я помнила о своем долге с того момента, как увидела бумаги, и все изучила. В конце я подумала, что у Государственного департамента больше нет от меня секретов, но мне было бы трудно раскрыть хоть один из них, потому что я не была уверена по-настоящему в значении тех слов на синих листах.

В то время я боялась, что это все потому, что я не способна понять простой и доступный юридический язык, когда речь шла о делах Госдепартамента, но изменила свое мнение, потому что другие люди испытывали те же трудности. Помню, как однажды наш государственный секретарь генерал Джордж Маршалл созвал всех членов делегации на специальное заседание, чтобы обсудить нашу позицию по важному вопросу, который не имеет отношения к этой истории. Из-за одного моего вопроса он, очевидно, посчитал, что я не совсем поняла, о чем идет речь, и повторил все сначала.

«Это понятно?» – спросил он.

«Простите, сэр, – ответила я, – но в газетах я читала совсем другое».

Несколько раздраженный, генерал сказал, что я ошибаюсь и что он пришлет мне доклад Государственного департамента по этому вопросу.

Он так и сделал, и я внимательно его прочла. Дважды. Я так и не поняла, какую позицию мы занимаем. Я отправила статью одному из лучших юристов департамента и попросила его объяснить, что в ней имеется в виду. В ответ он прислал мне записку: «Если так они описывают этот вопрос президенту, да поможет Бог президенту!» Затем я попросила одного из самых опытных советников делегации зайти ко мне в каюту и показала ему синий документ.

«Должны быть, вы сможете это объяснить, – сказала я. – Полагаю, что вы принимали участие в написании этого текста».

Он изучил его, а затем сказал: «Да, это так, но, очевидно, эти бумаги не были предназначены для вас или кого-либо еще, и вам необязательно знать, что здесь имеется в виду».

Но я забегаю далеко вперед в своем путешествии в Лондон. Однажды, проходя по коридору в свою каюту, я столкнулась с сенатором Артуром Ванденбергом, республиканцем, а до войны – великим поборником изоляционизма. Он остановил меня.

«Миссис Рузвельт, – сказал он низким голосом, – мы хотим знать, будете ли вы работать в Третьем комитете».

У меня возникли две противоречивые реакции на этот вопрос. Во-первых, мне было интересно, кто такие «мы». Неужели сенатор-республиканец решает, кто и где будет служить? И почему, раз уж я стала делегатом, со мной не советовались по поводу назначения в комитет? Но моя следующая реакция вытеснила эти мысли из головы. Я поняла, что не имею ни малейшего понятия о том, что такое Третий комитет. Поэтому сдержала свои мысли и смиренно согласилась работать там, где меня попросят.

«Но, – быстро добавила я, – не соизволите ли вы или кто-нибудь еще позаботиться о том, чтобы я получила как можно больше информации о Третьем комитете?»

Сенатор пообещал выполнить мою просьбу, и я отправилась в свою каюту. Правда заключалась в том, что в то время я не знала, к кому обратиться за информацией и указаниями. Я понятия не имела, откуда брались все эти синие документы с пометкой «секретно», которые постоянно появлялись в моей каюте. Хотя они с равным успехом могли взяться из космоса, а не из Государственного департамента.

Позже я обнаружила, что поначалу демократы из состава делегации были несколько озабочены тем, «поддержит» ли сенатор Ванденберг план Соединенных Штатов в Лондоне или он может поднять шум. Но их подозрения были беспочвенными.

«Когда в Сан-Франциско состоялось Учредительное собрание Организации Объединенных Наций, – сказал мне сенатор, – я не хотел быть делегатом. Я не очень-то верил в подобные международные организации, но ваш муж уговаривал меня поехать и настаивал, чтобы я голосовал именно так, как посчитаю нужным. Тогда я и согласился».

Излишне говорить, что сенатор Ванденберг стал одним из самых сильных сторонников ООН. Именно он усердно работал над тем, чтобы бюджет оставался на умеренном уровне во избежание опасности вытеснения более мелких и слабых стран. Его влияние имело большое значение в первые годы, когда поддержка была крайне необходима для этой организации со смелой новой концепцией, которая могла стать нашей единственной надеждой избежать будущих войн.

Мы остановились в лондонском отеле «Кларидж». Наш офис находился на Гросвенор-сквер, примерно в двух кварталах от посольства. Когда я туда приехала, мой советник, Дарвард Сандифер, сказал, что пара сотрудников делегации будут готовы обсудить со мной проблемы Третьего комитета.

Узнав больше о своей работе, я поняла, почему меня включили в Третий комитет, который занимался гуманитарными, образовательными и культурными вопросами. Было много комитетов, которые занимались бюджетными, юридическими, политическими и другими вопросами, и я видела, как господа из нашей делегации ломали голову над списком и говорили:

«О нет! Мы не можем включить миссис Рузвельт в политический комитет. Что ей делать в бюджетном комитете? Знает ли она что-нибудь о юридических вопросах? А вот и безопасное место для нее – Третий комитет. Там она не принесет большого вреда!»

Как ни странно, я считала так же. Но на корабле чиновники Госдепартамента проводили «брифинги» для делегатов. Мы слушали, как эксперты по разным предметам объясняют, какие проблемы будут подняты, какова их предыстория, а затем излагают общую позицию Соединенных Штатов по спорным моментам. Я присутствовала на всех этих заседаниях и, обнаружив, что на борту корабля проводятся еще и брифинги для журналистов, ходила на все их собрания. После этих брифингов и моих бесед с мистером Сандифером и другими людьми я начала понимать, что Третий комитет может оказаться гораздо более важным, чем ожидалось. И со временем это оказалось правдой.

Один инцидент в Лондоне заставил меня содрогнуться. На моем столе продолжали появляться бумаги – и большинство из них с пометкой «секретно». Как-то утром, войдя в свой кабинет, я обнаружила уведомление о необходимости немедленно явиться к офицеру службы безопасности. Я не знала, где его найти, но после многочисленных расспросов меня направили в его офис. Он поставил меня перед фактом, что его сотрудники, совершая ночной обход, нашли на моем столе бумагу с пометкой «совершенно секретно». Я вспомнила, что вышла из кабинета в то время, когда секретарши не было на месте, и предположила, что она уберет все бумаги, когда