охотно верю, что Вам нужны деньги, точно так же, как они нужны многим лицам, но нельзя же исходить из этой нужды при оценке тех исторических ценностей, которые случайно принадлежат Вам, а должны бы принадлежать нашему государству и храниться в нашем Государственном литературном музее. Мы наверное знаем, что эти литературные ценности находятся у Вас, они зарегистрированы у нас в наших анналах. Вы за них ответственны перед законом. Неужели Вы хотите, чтобы я обратился к правительству за изданием особого постановления о незамедлительной передаче Вами этого документа в наш Гослитмузей? Я никогда не прибегал к этим мерам, и мне не хотелось бы этого делать, но… сокрытие этой величайшей культурной ценности ото всех в своем собственном обладании – это может заставить меня применить эту крайнюю меру.

Нужно ли говорить, что сам И. С. Зильберштейн, единственный из советских коллекционеров, у которого в собрании имелись две дарительные надписи А. С. Пушкина на книгах, достоянием общественности сделал только одну (купленную у вдовы П. Е. Щеголева, и при весьма непростых, скажем так, обстоятельствах), а вторую, полученную им после войны от А. Мазона, он хранил тайно, остерегаясь того, что государство рабочих и крестьян попросит (вероятно, все-таки не через начальника УНКВД) подарить этот автограф Пушкинскому Дому или еще кому-то.

Таким образом, ни при советской власти, ни в наши дни демонстрация владения шедеврами ничуть не придает уверенности, что ваши сокровища кому-то не приглянутся. И если даже в СССР музейные работники (которые и сами, как мы сказали, были коллекционерами) с кровожадностью натравливали на несговорчивых владельцев органы НКВД, то что уж говорить о нынешних временах, когда желающих получить задаром шедевры сыщется намного больше, чем в прежние годы. Особенно если вы не персона из списка Forbes или же ваше имя в кадастровых реестрах давно именуется «Российская Федерация», а просто человек.

В силу описанных причин, когда в 1998 году мы с А. Л. С. опубликовали и публично продемонстрировали дарительную надпись А. С. Пушкина внучке Суворова княгине М. А. Голицыной на первом издании «Евгения Онегина», то довольно скоро были вынуждены заявить, что «предмет продан». И сделали это исключительно ради того, чтобы обезопасить себя от многочисленных желающих заполучить этот шедевр. Затем более двадцати лет это сокровище пролежало в банковском сейфе и появилось вновь только в 2021 году, когда мы открыли миру свой «Музей книги».

Отдельные оттиски

В издательской практике существует и такое явление, как «отдельный оттиск», получивший особенное распространение в XIX и XX веках при выпуске периодических изданий или коллективных сборников и представляющий собою фрагмент книги или журнала со страницами определенного произведения. Фрагменты эти могут быть выделены изначально, а могут быть изъяты из журнала или сборника впоследствии; в зависимости от этого происходят и названия таких изъятий – оттиск или же вырезка (выдерка). Оттиски или вырезки, которые существовали в отдельности изначально, – обычно предназначались их авторам; те же, которые изымались из полных изданий впоследствии, – есть уже плод книжного собирательства или даже охоты.

Думается, что самым знаменитым отдельным оттиском в истории русской книги навсегда останутся «Стихотворения А. С. Пушкина (из Северных цветов 1832 года)». Десятилетием позже Н. В. Гоголь попросил несколько оттисков из журнала «Москвитянин», причем даже сам автор путает число напечатанных экземпляров. Он упоминает это невиданное издание не менее трех раз в своей переписке: Н. М. Языкову, 30 марта 1842: «Получил ли ты от князя Вяземского статью мою, помещенную в Москвитянине, под заглавием Рим, которую я велел для тебя отпечатать отдельно?»; Н. Я. Прокоповичу, 9 апреля 1842: «Из-за тебя я велел отпечатать пятнадцать брошюр отдельно»; и, наконец, А. С. Данилевскому, 9 мая 1842: «Посылаю тебе отрывок под названием „Рим“, который я нарочно тиснул в числе 10 экземпляров отдельно».

Оттиск может иметь различное полиграфическое исполнение и чаще вовсе не имеет отличий от аналога в полном экземпляре журнала или сборника, то есть это печатный лист (листы), изготовленный сверх тиража именно для оттиска. Но порой оттиск может быть напечатан на иной (порой более качественной) бумаге. Отметим же очевидные различия, которые можно наблюдать.

Первое – это пагинация, которая либо сохраняется, либо вводится заново, то есть нумерация страниц конкретной статьи в оттиске либо полностью соответствует нумерации страниц журнала или сборника (таким образом, при печати оттиска не производится никакого вмешательства в наборную форму), либо же в оттиске устанавливается уже отдельная пагинация, с первой страницы. Для последнего необходима частичная переверстка наборных форм, то есть после печати основного тиража в полосы с конкретной статьей вносятся изменения – в них меняются колонцифры, а затем полосы располагаются в печатных формах так, чтобы при фальцовке лист начинался первой полосой статьи. Бывает, что при превращении статьи в оттиск с применением переверстки происходят и недоразумения, поскольку оттиски обычно не проходили корректуру. В тексте выпадают буквы или даже строки набора, но это все-таки крайне редкий казус. Нужно признать, что при идентификации издания (оттиск это или вырезка) отдельная пагинация является едва ли не главным свидетельством того, что перед вами именно отдельно напечатанный оттиск.

Второе – наличие отдельной печатной обложки, на которой указано название журнала или сборника, а также зачастую имеется обычная в таких случаях ремарка «Отдельный оттиск». Разные печатные издания по-разному могут указывать сведения на обложках оттисков: в одних принято указывать только название журнала, в других – фамилию автора и название статьи, в третьих – и то и другое; варианты могут быть различны. Но вы в любом случае всегда сможете отличить обложку оттиска от обложки того печатного издания (журнала или сборника целиком), из которого этот оттиск происходит. Собственно, печатная обложка – это также важнейший признак, по которому можно утвердительно судить о том, что перед вами именно оттиск, а не вырезка. Единственным исключением можно считать оттиски, в тексте которых уже имеются указания, что это оттиск.

Третье – специальная ремарка. Вне зависимости от того, имеет оттиск печатную обложку или же он покрыт оберткой (то есть листом бумаги без всякого текста), зачастую сведения о том, что это происходит из конкретного журнала, сборника или даже газеты, – должны иметься внутри. Так, многочисленные оттиски из периодических изданий XIX века – «Журнала Министерства народного просвещения» и многих других, а также оттиски из столичных и провинциальных газет, которые переверстывались и представляли собой на выходе уже брошюру, а не газетный лист, – все они имеют в конце текста ремарку о происхождении текста. К примеру, «Из № 137–139 Московских Ведомостей» или