– В Женеве все прошло хорошо? – спросила она.

– Да, – кивнул Лев.

Но по тому, как он отвел взгляд, она поняла, что он не говорит всей правды. И решила копнуть поглубже:

– Ты сказал, что у тебя была встреча в банке.

– Ну да.

– С клиентами?

– С Макером. Он хотел меня видеть.

– Макер? Зачем?

– Попросил меня не увольняться. Он говорит, что мой уход дестабилизирует работу банка. Он предложил мне заняться филиалом в Афинах и управлять активами дистанционно.

– Ты, надеюсь, отказался?

– Мне пришлось согласиться.

Это была их первая размолвка на Корфу. Анастасия кричала, что он обещал ей уйти из банка, Лев возражал, что все останется по‐прежнему, он может работать из Афин.

– Мы переехали на Корфу, чтобы жить вместе, – напомнила ему Анастасия.

– А мы и живем вместе! И ничего не изменится. Раз в неделю я буду летать в Афины.

– Мне почему‐то кажется, что ты не хочешь уходить из Эвезнер-банка!

– Я не хочу вызывать подозрения.

– Подозрения? Какие подозрения?

Он ответил уклончиво:

– Я хочу, чтобы нам жилось спокойно. И беззаботно.

– Если хочешь, чтобы нам жилось спокойно, увольняйся! Уж как‐нибудь банк без тебя обойдется.

– Легко сказать.

– Лев, иногда у меня возникает ощущение, что ты от меня что‐то скрываешь.

Он засмеялся, как будто она сморозила ужасную глупость.

– Ничего я не скрываю, скажешь тоже! Да и что мне от тебя скрывать? Просто я вынужден много работать.

– У тебя достаточно денег, чтобы вообще не работать.

– Значит, это я от тебя и скрываю. Я, наверное, куда менее богат, чем ты полагаешь.

Он подлил им вина, чтобы разрядить обстановку. Анастасия знала, что он лжет. Не в его правилах было говорить о деньгах.

– Не ты ли круглый год жил в люксе фешенебельного отеля в Женеве?

– Апартаменты в “Берге” ничто по сравнению с содержанием этого дома, прислуги и оплатой твоих нарядов…

– Лев, – перебила его она, – все это меня не волнует! Мне плевать на деньги, я всегда это говорила. Живи мы в пастушьей хижине, без гроша в кармане, я бы слова не сказала. Да и потом, если потребуется, я пойду работать. Наймусь в какой‐нибудь местный бутик. И буду счастлива.

Лев громко расхохотался, сделав вид, что его страшно развеселила эта идея. Он встал из‐за стола, взял Анастасию за руку и вывел на террасу. В теплой весенней ночи слышен был только плеск моря и стрекот цикад. Вдалеке мерцали городские огни. Вид был фантастический. Он обнял ее, и ей снова стало хорошо. Пока она не проснулась на рассвете.

Анастасия в задумчивости лежала в ванне. Почему Льву никак не удается окончательно порвать с Женевой? Наверняка он ей врет. Наверняка что‐то от нее скрывает.

Лейтенант Сагамор спал плохо. Он внезапно проснулся на рассвете. Сначала обрадовался, что можно пока не вставать – ему оставалось еще добрых два часа сна. Но он провалялся в постели минут пятнадцать, уставившись в потолок, и осторожно покинул супружеское ложе.

В темной кухне он сварил себе кофе и выпил его у окна, глядя на безлюдную улицу. Это дело не давало ему покоя. Он думал об их разговоре с Кристиной накануне вечером. Несмотря на все его доказательства, она сказала:

– Я не верю, что Жан-Бенедикт Хансен и Тарногол – одно лицо.

Сагамор поразился такому выводу.

– Ну почему же, сама посуди, анализ ДНК волос, оставшихся внутри силиконовой маски, указывает на Хансена, особняк Тарногола принадлежит Хансену, найденные там вещи принадлежат Хансену, завтрак из икры, яиц и водки заказал в номер Хансен. Тебе мало?

– Звучит убедительно, – согласилась Кристина, – но каким образом тогда Жан-Бенедикта видели в обществе Тарногола, если он сам в него перевоплощался?

– Ты их часто наблюдала вместе? – спросил Сагамор.

Кристина задумалась.

– Вообще‐то нет, – вдруг разволновалась она, – лично я никогда их вместе не замечала… кроме того субботнего вечера во время корпоративного уикенда, в бальном зале. Они стояли на эстраде, когда Орас Хансен собирался объявить имя нового президента.

– У него был сообщник, – уверенно сказал Сагамор, который уже думал о таком раскладе. – Он переоделся в Тарногола и нацепил его силиконовое лицо, чтобы показаться рядом с Жан-Бенедиктом и тем самым отвести от него подозрения.

Кристина вспомнила, что на эстраде бального зала Тарногол и Жан-Бенедикт не произнесли ни слова, а Орас взял микрофон. Если считать, что Тарногол – вымышленный персонаж, кто угодно мог справиться с этой задачей. Однако она по‐прежнему сомневалась.

– Многие сотрудники банка подтвердят, что видели Жан-Бенедикта Хансена и Тарногола вместе, уверяю тебя. Да и потом, как бы ему удавалось всех дурачить во время заседаний совета?

– В заседаниях участвовал его сообщник. Достаточно было подпустить чуть‐чуть русского акцента, а главное, сидеть и помалкивать.

Но и это Кристину не убедило.

– Я не знала Абеля Эвезнера, – сказала она, – но, судя по отзывам, он был стреляный воробей. Тарногол – великолепный самозванец. Тут требуется интеллект, талант, завидное присутствие духа. Я не верю, что Жан-Бенедикт достиг бы такой виртуозности.

– Разве что его гениальность в этом и проявлялась: он умело притворялся посредственностью, чтобы усыпить бдительность окружающих. Вот тебе и подтверждение его талантов – никто даже не думал его подозревать.

С этим Кристина не спорила.

– Тебе удалось выяснить, откуда взялась эта маска? – спросила она. – Ты отследил производителя?

– Я пытался, но безуспешно. Опрошенные мною специалисты говорят, что ничего подобного в наших краях им не попадалось. Это самые передовые технологии. На уровне голливудского кинопроизводства.

Сомнения Кристины сбили Сагамора с толку. В то утро на кухне после долгих размышлений он принял решение, которому суждено было стать одним из поворотных моментов в расследовании.

Затем он приготовился к рабочему дню, накрыл завтрак для жены и двоих детей, которые еще спали, и поехал в Управление уголовной полиции на бульвар Карла Фохта.

Лейтенант Сагамор считал, что лишь очень ограниченный круг полицейских знал о существовании пакета, найденного в номере Жан-Бенедикта Хансена. Но он заблуждался.

Макер Эвезнер спал плохо. В полдевятого утра, растрепанный, в халате, он зашел на кухню, где Арма уже в третий раз поджаривала хлеб и варила яйца – хозяин опоздал на полтора часа, нарушив свое обычное расписание. Став президентом банка, Макер завтракал ровно в семь. Полностью обновив свой гардероб после назначения, он всегда появлялся в превосходном костюме-тройке. Он пил кофе, ел яйца с ломтиком цельнозернового хлеба (чтобы не потолстеть) и просматривал свежие газеты. Не позднее двадцати минут восьмого он уходил из дома в банк.