Чету внезапно кажется, что в маяке по-своему уютно. Тут особенная атмосфера – в такой нужно делиться секретами или создавать свою тайну, одну на двоих. И Чет готов делать это. Он, совершенно перестав себя контролировать, притягивает Елену к себе, обнимает за талию, склоняется к ней и целует – неспешно, с расстановкой и с той нежностью, на которую, кажется, не был способен раньше.

Елена не отвергает его – ее руки на его плечах, и губы чувственно отвечают на поцелуй.

Они создали свою первую тайну вчера ночью. А сегодня, под покровом тьмы, под взглядом звезд, создали и вторую. Их поцелуи – их вечный секрет. И он должен остаться только лишь в их сердцах.

Чет и Елена одновременно отстраняются и смотрят друг на друга зачарованными глазами.

– Прости, – гладя ее по щеке, шепчет он, хотя не чувствует никакой вины. Чету кажется, что его сердце заполнено космосом. И он точно знает, что сердце Елены – тоже. – Прости, – повторяет он и снова целует ее, гладя по распущенным волосам. И космос теперь не только в его сердце, но и во всем теле – он растекся по венам, и Чету кажется, что он находится в невесомости. А единственный человек, за которого может держаться, – Елена.

Он ждал этого ровно с той секунды, как они расстались вчера, и теперь целует ее жадно, так, будто виделись они несколько лет назад. И сама Елена льнет к нему, как кошка, и в ней столько нерастраченной страсти, сжигающей ее изнутри, что она не может больше себя сдерживать. Чет – ее спасение. И она впервые чувствует в себе желание быть с мужчиной – не обязанность, которую нужно выполнить, потому что так нужно, а невыносимую потребность любви.

Их поцелуи горят огнем. В них свобода и свет. И сплетение страсти и нежности подстегивает обоих к безумствам. Елена не понимает, как ее белоснежная блузка оказывается на полу, но ей безумно нравятся прикосновения Чета – ее опутывает волна безграничного восторга, от которого кружится голова и подкашиваются колени, но Чет крепко удерживает ее в своих объятиях, не давая упасть.

Пряжка упавшего ремня ударяется о пол. И от этого звука Елена вдруг приходит в себя. Ее внутренний огонь будто накрывают прозрачным куполом, и она застывает, прерывисто дыша, и упирается ладонями в его обнаженный торс.

– Что случилось? – шепчет Чет, целуя ее шею. Он готов ко всему. И он хочет всего.

– Нет, не надо, – вдруг отталкивает его Елена. В ее глазах – паника. – Так нельзя. Нельзя! И она убегает, подбирая блузку и на ходу надевая ее.

Прикрыв глаза, Чет медленно выдыхает, безуспешно успокаивая себя, рычит неразборчивое ругательство и спешно направляется следом за Еленой.

– Подожди! – кричит он. – Елена! Постой! Пожалуйста!

Но она не слушает его и не останавливается. Она вырывается из маяка и быстро бежит к

машине, а Чет несется за ней. Расстояние между ними стремительно сокращается.

– Постой! – кричит он то ли с яростью, то ли с отчаянием. И хватает ее за руку. Они наконец останавливаются.

– Отпусти, – просит Елена, не глядя на него.

– Нет. Сначала объясни, что это было, – говорит Чет тихо. – И смотри на меня. Елена не хочет смотреть ему в лицо – отворачивается.

– Я что-то сделал не так? – продолжает Чет, и сердце его колотится как сумасшедшее – то ли от бега, то ли от того, что происходит сейчас в его душе. – Я тебя обидел?

– Нет, – говорит Елена, приходя в себя все больше и больше.

– Тогда почему?..

– Я не хочу изменять мужу, – признается она и все-таки вырывает руку. – Я не такая.

– Какая – не такая? Ты его так сильно любишь? – спрашивает Чет. В отличие от Елены он не успел надеть футболку – просто перекинул через плечо.

– Думаешь, жена может изменять мужу, если не любит его? – устало спрашивает Елена, превращаясь из страстной и голодной до любви девушки в спокойную, выдержанную молодую женщину. – Пожалуйста, отпусти меня. Мне пора.

И Чету ничего больше не остается, как послушаться ее. Хотя он на все сто процентов уверен, что ей нравилось быть с ним.

Елена идет к своей машине и открывает дверь.

– Завтра в это же время я буду ждать тебя здесь! – кричит ей Чет. – До самой ночи! Слышишь?

А она просто уезжает.

Чет смотрит вслед ее автомобилю с кривой полуулыбкой.

Его космос плавится. И в нем теперь горит лишь одна звезда – Елена Прекрасная.

* * *

Диана стоит у распахнутого окна и смотрит на море, которое ночь окрасила в такой глубокий темно-синий цвет, что оно кажется черным. Она рассматривает луну, с королевским пренебрежением висящую над водой, но думает вовсе не о том, как красив ночной морской пейзаж. Ее мысли обращены в прошлое, к тому, что случилось вчера и сегодня.

Слишком много всего произошло. И хоть Диана с виду спокойна, ее выдают пальцы – она так вцепилась ими в подоконник, что они побелели от напряжения.

В один из самых важных моментов своей жизни Диана потеряла голос – естественно, временно, но как же не вовремя это произошло! И самое мерзкое – по ее вине. Из-за своего срыва она заболела ангиной, а потом, не слушая фониатра и преподавателя по вокалу, усиленно занималась, напрягая голосовой аппарат сверх нормы. Да, Диана чувствовала, что с ее связками что-то не так, и этот ком в горле ужасно ее раздражал в последние дни, но она никому ничего не говорила и продолжала заниматься. За что и поплатилась.

Признавать себя виноватой было тяжелее всего. Разрушить свою жизнь своими же руками – это не то, чего Диана хотела. И получать желаемое руками другого человека также не было пределом ее мечтаний.

Она и не думала, что за нее на балу сможет кто-нибудь спеть. И уж тем более не представляла, что это будет та рыжая гитаристка Санни, с которой их перепутала однажды охрана. Но мать заплатила ей неплохие деньги, и Санни спела – отдала свой талант в аренду. Диане казалось, что это глупо – сама бы она так не поступила. Продаться? Нет, это унизительно. Будь она на месте Санни, просто бы развернулась и ушла. И то, что ей, Диане, пришлось принять помощь Санни, – тоже унизительно. После всего этого она чувствовала себя второсортной.

Само выступление Санни Диана не слышала, но, судя по реакции матери и отца, который пришел к ней днем, спела рыжая отлично.

Осознавать этот факт тоже было неприятно. Но еще обиднее было понимание того, что родной отец даже не почувствовал разницы. Он даже не смог понять, что поет не Диана, а совершенно посторонняя девушка.

Никто не понял.

Это секрет лишь нескольких человек.

Отец порядком удивляется, узнав, что у Дианы сорван голос. Но в его взгляде даже появляется нечто, похожее на уважение, когда мать объясняет ему, что это последствия усиленной подготовки дочери к выступлению.

– Ей нельзя напрягать связки, поэтому она молчит, это поможет восстановиться, – говорит Эмма мужу, когда они стоят напротив растерянной Дианы, не спавшей почти всю ночь, – она плакала так, что вся ее подушка пропиталась слезами.