— Ракеты не пошли?..

— Не пошли… Сказал бы я… — старший демонстративно отвернулся. А может, и не демонстративно, а как раз по собственной инструкции. Кто его знает, какая она?

Едва слушающимися руками Николай вскрыл конверт, в котором оказалась узкая полоска почти прозрачной бумаги. Похожа на кальку, но не калька, больно мягкая. Две строчки:

1. I-95S.J99.9

2. Henderson Field

Несмотря на то что готовился Николай к такому долго, холодным потом его не просто облило, им пробило насквозь. Было такое ощущение, что каждая мелкая пора на коже выплеснула из себя ледяную иглу, совокупность которых чуть не разорвала его на части тут же, прямо здесь. Хлебнув заледеневшего воздуха, он закашлялся, и лишь увидев напрягшуюся спину бойца спереди-справа, рядом с водителем, сделал то, что должен. Скомкал листик и сожрал его, давясь, как жмот.

— Справа! — невнятно выкрикнул молодой за рулем, и тот же сидящий рядом с ним боец, мужик постарше, выдернул из-под колен короткий автомат. Николай был сзади, он не мог видеть того, что происходит, — однако ухватил всю картину целиком, будто на широком экране, заботливо просчитанную режиссером. Оба правых боковых стекла и форточка сзади трескаются целиком и сразу, как будто зимой плеснули горячей водой в витрину. Боец пытается вывернуть рукоятку, но его окно заклинивает, в образовавшуюся щель едва проходит ствол, — и их уже проносит мимо. Что это было? В них не стреляли, хотя это была первая, самая напрашивающаяся мысль. На стеклах — десятки лунок, растрескавших все пространство вокруг себя. Бросили пригоршней шариков от шарикоподшипника? Или щебня? Зачем и кто? Неважно, проехали… Во всех смыслах. Хорошо, не подавился листочком, — тот проскочил в желудок как раз вовремя.

— Проедем?

— Нет. Назад и вправо. Через мост попробуем?

— А то…

Николай даже не вслушивался. Ребята понятия не имеют, зачем им приказано доставить человека из пункта А в пункт Б, но делают это на совесть. Человека они знают — напроверялись у него документов за эти годы. Из этого можно сделать вывод, что полученная ими задача — не спасти от надвигающегося всеобщего и тотального северного пушного зверька (подсказка — не лисички) какую-нибудь гордость отечественной культуры, а что-то более полезное. Что-то, что действительно имеет значение. Или хотя бы надеяться на это.

Итак, «1» и «2». Николай знал, что на листке, если его время все-таки придет, будет одно из названий, заученных им десятками, а то и сотнями. Заученных намертво и со вкусом, как в свое время нормальная анатомия и иноязычные корни слов. Но не мог быть уверен. Ему мог достаться «бланк», — предписание добраться до обозначенной индексом цели и заложить в «почтовый ящик» записку с номером свежекупленного на месте мобильного телефона. С обговоренным сдвигом этого номера «по фазе» соответственно номеру текущего месяца или индексу ближайшей крупной автодороги. И ждать указаний там же, на месте. Проживая при этом хоть в «Хилтоне», хоть в картонной коробке, свобода была полная, только продержись. Но строчек на листке было две, и это означало непосредственный выброс на рабочую задачу. Ту, которая заставляла его клацать зубами. К которой годами готовили, и невозможно было узнать или проверить — списали ли тебя уже в «ложные цели» или нет. И если не списали, правда ли то, что от тебя действительно будет зависеть так много, как объяснили только один раз. Один, но так доходчиво, что этого хватило.

Ложные цели тоже нужны, тоже полезны для дела. Быть ложной целью не унизительно. Наоборот, несколько легче, если знать, что такая возможность есть. Ради тебя полягут рядовые, ты вывернешься наизнанку, сделаешь все, чему тебя учили, и даже более того, и пусть даже сдохнешь после выполнения своей частной задачи, обиженный на весь свет. Но сдохнешь, успевший понять, что настоящая задача досталась не тебе, а тебе досталось отвлечь на себя силы и средства врага тем, как ты рвешься вперед. Распылить его внимание своей тонкой душевной организацией и отражающимися на лице переживаниями. Отвлечь их от настоящих профессионалов.

Себя Николай искренне осознавал почти дилетантом. Да, годы подготовки. Да, весь антураж — от того же непростого сотового телефона в кармане до хождений в «Книжный клуб» за частными уроками по очень специальной программе. Его научили чувствовать себя достаточно свободно на территории США и нескольких конкретных европейских государств. Достаточно для того, чтобы суметь взять машину напрокат, найти мотель, ответить на несколько вопросов случайных собеседников. Это немного, это не идет ни в какое сравнение с подготовкой настоящих разведчиков — но это больше, чем доступно нормальному петербургскому врачу. Прошедшему на редкость углубленный курс токсикологии, иммунологии и инфекционных болезней. Его учили в том числе и «на местах»: раздача фармацевтическими фирмами врачам «борзых щенков» в формате оплаченного участия в практикумах и конференциях никого в наши дни не удивляет — некоторым везунчикам оплачивают и 1–2 дня сверх заявленных оргкомитетами программ. Но он не умел вскрывать сейфы, не был способен обаять длинноногую диву в бриллиантах, вряд ли отбился бы от вооруженных и серьезно настроенных противников. То есть совершенно не походил на разведчиков из фильмов и почти наверняка на настоящих. Никаким разведчиком он не был, конечно. И вряд ли стал бы, тренируй его хоть десять лет. Он должен был стать первичным рецептором или информатором на побегушках — аналитиком, если очень сильно повезет. Хотя и это вряд ли: даже кандидатом наук Николай к своему возрасту стать не сумел, хотя требования к качеству диссертационных работ упали в России просто страшно. Однако при этом, — вот они, лежат перед ним: сумка, большой пакет, средний пакет и плоский конверт. Одежда, документы и листок с задачей. Это было почти смешно, если глядеть со стороны: дешевый молодой доктор, совершенно не похожий не то чтобы на Джеймса Бонда и Штирлица, а даже на какую-нибудь карикатуру на шпиона, сдергивает с себя одежду дрожащими руками. Догола, совсем. И переодевается прямо на заднем сиденье шарахающейся из стороны в сторону машины. В поношенную одежду по размеру. С чужими этикетками.

* * *

Итак, две строчки в маленьком конверте. Не Европа, а США. Логично, что сказать. Индекс «I-95» — это не японская субмарина, это Interstate 95, одна из наиболее загруженных шоссейных дорог во всей стране. Хайвей, косо поднимающийся вдоль атлантического побережья, от Флориды до Мэна, а к северу продолжающийся под тем же индексом в Канаду. Но раз «S», — значит, на юг. Раз отметка J99,9 мили, значит, штат Нью-Джерси — единственный, в названии которого есть буква J. Значит, отрезок от Нью-Йорка до Вашингтона. Николай помнил это место — по карте, разумеется. Он проезжал по этому шоссе и «вживую» и сумел сейчас вызвать какие-то ассоциации, но это была ложная память. В свою последнюю, так запомнившуюся родителям поездку в США он понятия не имел, что эта мелькнувшая за окном прокатного автомобиля отметка появится в его списке как один из вариантов. Съезд с шоссе — никакой. Просто технический съезд в виде двухметровой полоски бетона, уходящий с ревущего хайвея вправо, прямо в бурно разросшиеся кусты. Еще и перекрытый шлагбаумом от ищущих уединения романтически настроенных парочек, у которых нет денег даже на самый дешевый мотель. Что там? Да то же, что и в четверти остальных мест, оставшихся теперь на фоне этого, конкретного, блеклым фоном. Засранный ящик со старыми электролампами. Представляете — грязь, размочаленные дождем окурки, и под кустом валяется измятый картонный ящик, покрытый пылью летом, грязью круглый год и снегом раз в несколько лет зимой. Зима в США вполне бывает, а как же. Внутри — несколько битых электроламп и несколько целых. В смысле, не работающих, с болтающимися обрывками спиралей, но с целыми стеклами. Вот они-то и нужны. Забавно, что сами по себе лампы не опасны никому, кроме идиотов, возжелавших на спор засунуть их себе или в рот или в анус. Такие забавники находятся в любой стране, байки «Скорой помощи» в этом отношении довольно однообразны… Безопасно даже их содержимое. Разбей матовые стекла, разведи невесомый порошок хочешь в воде, хочешь в спирте, — ничего не будет, даже если вылить суспензию в ближайший колодец. И вот для этого и нужен второй номер из списка. Henderson Field — это, разумеется, не прославленное американской морской пехотой поле на тихоокеанском Гуадалканале. Это Henderson Aviation Airport — однополосное убожество чуть к северу от парка Килленз Понд, точнее, между парком и юго-восточной окраиной Плимута, штат Делавэр. Провинция. Место, где находится контейнер со вторым ингредиентом бинарной системы, способной превратить четверть континента в обезлюдевшую пустыню. С шатающимися по ней стаями одичавших собак, целенаправленно охотящихся на немногих уцелевших Homo sapiens. Обладателей уникальных гаплотипов и вне всяких сомнений к этому времени необратимо сумасшедших. «Поцелуй из могилы», вот как это называется. Прощание бывшей супердержавы, вложившей десятилетия и миллиарды в бактериологическое оружие и готовой использовать его в качестве последней меры обороны. Если до этого дошло сразу, с самого начала, значит, дело совсем плохо.