Алена кивнула не слишком-то уверенно. Странное было у нееощущение… Странное! Сравнение напрашивалось достаточно банальное, однаковерное, как и всякая банальность: чудилось ей, будто она ступает на тонкий лед– ну до того тонкий, что под его прозрачной, словно бы стеклянной, поверхностьювидны токи темной, клокочущей глубинными ключами воды, и Алена знает, чтонепременно под лед провалится, что ни в коем случае нельзя на него ступать,нельзя… а деваться больше некуда, пути другого нет.

Они с Бергером спустились из канцелярии в большой холл ипрошли через «рамку», около которой сидел сонный-пресонный мент, вяло взиравшийна посетителей суда. Если входящий еще мог представлять для него некийпотенциальный интерес (вдруг, скажем, у него в кармане какой ни есть револьверзахован?), но выходящие никакого такого интереса не представляли, посколькубыли уже проверенными и явно безвредными.

«Значит, у Бергера нет оружия!» – подумала Алена и почему-тоогорчилась, сделав этот нехитрый логический вывод.

Они вышли в маленький садик перед зданием суда, отделенныйот Покровки красивой чугунной решеткой. В былые времена, когда пышным имахровым цветом распустился на святой Руси плюрализм, здесь во множествесобирались разномастные ратоборцы за демократию и требовали у народа поставитьсвои подписи на мятых листках – то за то, чтобы какого-нибудь узника совестипоскорей выпустить, то за то, чтобы кого-то другого столь же быстро посадить.Да мало ли за что собирали подписи в то приснопамятное время! Ныне жетерритория областного суда вместе с решетками была недоступна для всяких тамисступленных демократов, и ничто не загораживало вид на красивый-прекрасивыйжелто-белый дом с колоннами – бывшее Нижегородское Дворянское собрание, ныне –Дом культуры имени Свердлова (почему-то его ни за что не хотели переименовать…знать, куда-то в верха затесался потомок сего пламенного революционера, которыйсвято хранил память о своем кровавом предке).

Дом культуры в самом деле был чудесным зданием. Алена егоочень любила, и наилучшие воспоминания ее жизни были связаны с этим домом. Ну,хотя бы потому, что именно здесь она первый раз увидела Игоря, здесь началаучиться у него танцевать, поскольку он был именно что учитель танцев, здесьвлюбилась в него до полной потери разума. И сколько же раз, Бог мой, сколько жераз вечерами, после занятий, она таилась в тени чугунных решеток, дожидаясь,когда появится Игорь и пойдет по Покровке к площади Горького в окружении друзейили – гораздо чаще! – стайки девчонок-поклонниц, бессмысленно хихикающих иглупо суетящихся вокруг черноглазого снисходительного божества. Алена смотрелаему вслед, ревновала, злилась, плакала, молилась, мечтала… о чем она только немечтала в эти минуты… Потом ее мечты ненадолго сбылись, потом развеялись, какдым, как утренний туман, но то ощущение любви, ошалелой, безумной и бездумнойлюбви, которую она испытывала при виде Игоря или при воспоминаниях о нем,всегда налетало на нее, как далекий пьянящий аромат, стоило ей толькоприблизиться к чугунной ограде, через которую в мае свешивались цветущие кистибузины, а сейчас изредка перелетали последние темно-бордовые, с зеленой каймой,листья…

И опять она вспомнила, как прощалась с Игорем вчера.

– А какая у вас машина? Какой-нибудь «Опель»? – спросилаАлена, храбрясь изо всех сил. Насчет «Опеля» это она так мрачно, черно, вернее,темно-серо пошутила.

– Ни на «Опель», ни на такой вот шикарный джип я незаработал и вряд ли когда-нибудь заработаю, – усмехнулся Бергер. – У меня«Нива», причем довольно побитая, боевая и заслуженная. Вон она стоит, понижегазетного киоска, ближе к магазину «Техникс». Вишневого цвета.

И он махнул рукой, показывая, но вишневую «Ниву» совершенноневозможно было разглядеть из-за темно-зеленого, мощного, как танк, джипа.Алена ступила на мостовую – Покровка давно стала пешеходной улицей, поэтомуздесь можно было спокойно ходить где угодно, хочешь – по тротуару, хочешь –посреди дороги, – и пошла к машине. И замерла на полушаге…

Что-то звонко – необыкновенно звонко – ударилось о решеткуограды.

Алена вздрогнула.

Нежный осенний воздух – прохладный, душистый, чуточкузатененный синеватой слоистой дымкой дальних костров, на которых жгли осенниелистья, – этот воздух внезапно закипел перед ее глазами и начал расходиться встороны, образуя некий узкий черный коридор… нет, извилистый черный тоннель…Было похоже на то, как если бы по воздуху передвигалась стремительная черная,вороненая, с металлическим сизым отблеском, летающая змея, раздвигая передсобой сопротивляющееся ей пространство. Чудилось, она выжигала путь себе, длясебя, для своего полета, для своего смертоносного тела… Нет, никакая это незмея, вдруг поняла Алена, это стремительно летит к ней гладкий цилиндрик…маленький, словно ноготь мизинца…

Стало тихо. Все звуки в мире исчезли. Остался только свистразрываемого пулей воздуха.

Что-то сильно ударило Алену в плечо, так сильно, что онаупала на бок. Перед глазами оказался грязно-серый асфальт Покровки. И тяжестьнавалилась сверху, совершенно невыносимая тяжесть, загородившая весь мир.Что-то хотелось сказать, произнести какое-то имя…

Алена чуть повернула голову, силясь увидеть хоть что-то.Хмурое черноглазое мужское лицо нависло над ней, выкрикнуло:

– Жива? – и исчезло.

Тяжесть тоже исчезла. Видимо, черноглазый мужчина и был тойтяжестью.

«Игорь?»

Нет, это был не Игорь. Ну откуда бы он здесь взялся, в самомделе? Только в сказках любимый приходит к тебе в минуту твоей жизни, котораяможет стать последней…

А если это не он, значит, минута жизни еще не последняя?

От этой поистине поразительной мысли исчезнувшие было звукимира вернулись. Покровка визжала на разные голоса, мужские и женские, кто-тогромко и пронзительно свистел, завывала сирена, и в разных тональностяхкурлыкала сигнализация сразу нескольких машин.

Алена попыталась пошевелиться, но другой мужской голоскрикнул:

– Тихо!

Нет, опять не Игорь, ну что ты будешь делать… Это былБергер.

Бергер, который до сего мгновения почему-то лежал рядом,вскочил и побежал, пригибаясь, в узкий проход между Домом культуры и магазином«Артем». В руке у него что-то было такое металлическое, черное… Пистолет, чтоли? Но откуда он его взял?!

«А как же «рамка»? – подумала Алена. – Как же он его всуд-то пронес? Может быть, по блату?»