— Сушиться. Обе. Все вопросы потом.

Я успеваю разве что сделать шаг к стрекозе, где уже греются ныряльщики, когда рокот зависшей над нами второй машины усиливается. Не сразу понимаю, что происходит, а когда поднимаю голову, к нам со стороны Пятнадцатого приближаются еще два военных эйрлата въерхов.

Вирна Мэйс

— Въерхи! — рычит один из ныряльщиков.

— Вирна! Вирна! — Ко мне бегут Митри и Тай.

— Не стреляйте! — Я не узнаю свой голос, он глухой, низкий и хриплый, еле слышный, поэтому приходится напрячь все силы, чтобы крикнуть: — Не стреляйте!

Это Лайтнер. Он вернулся за мной, он же обещал. Нахлынувшее на миг облегчение сменяется ужасом, когда я вижу вспышки над городом. Эти вспышки, когда пламенные следы разрезают небо и падают во тьму, чтобы превратить ее в огненный вихрь, не перепутаешь ни с чем. Это — зачистка.

Мы все замираем, или это время замирает раньше. Потому что я не могу объяснить, как взгляд может выхватывать столько деталей сразу. Разворачивающийся эйрлат, который забирал нас из океана, которым командует Тимри. Медленно открывающийся ракетный отсек.

Еще две стрекозы, которые вылетают из расцвеченной багровым тьмы, из-за двух первых.

Вспухающий огненным рубцом след от снарядов, ударяющий в океан где-то за мысом Гор — там, где база Дженны, где она осталась с Мильеном и остальными ныряльщиками.

Стрекоза Тимри ракету выпустить не успевает, зато успевают въерхи. Взрыв прямо над нами такой, что содрогается земля. Меня подбрасывает в воздух, всех, кто стоял внизу, подбрасывает, швыряет в стороны, лишает слуха. В лицо летят камни, брызги, в ушах и над головой словно толща воды. Я ударяюсь о гальку спиной и вижу, как с неба осыпается огненный дождь.

Обломки пылающей стрекозы.

Лэйс! Митри! Тай!

Я пытаюсь подняться, но мир перевернут, а тело кажется вросшим в землю, вращающуюся со скоростью сотни тысяч валлов в мгновение. Почему-то хруст заледеневших камней под ногами слышен гораздо отчетливее, чем крики и выстрелы, которые доносятся откуда-то издалека.

— Жива. Я, кажется, тебе говорил, что она нам нужна живой?

Этот голос я очень хорошо знаю: голос Диггхарда К’ярда, хотя он тоже доносится словно из-под воды. А вот ответный, торопливо-резкий, мне безразличен, и, к моему ужасу, мне сейчас безразлично даже то, что неуслышанные мной оправдания обрываются выстрелом. Тело въерха валится на гальку рядом со мной, а меня, напротив, вздергивают наверх. Поднимают на руки.

— В стрекозу ее. Остальных убить.

— Нет! — кричу я, пытаясь вывернуться из чужих рук. — Нет, нет, нет!

Мои крики похожи на полупридушенные, пытающиеся прорваться из груди вздохи, я пытаюсь царапаться, кусаться. Зубы впиваются в жесткую ткань мундира, въерх, который меня держит, сдавленно шипит, когда моя раскрытая ладонь впечатывается в его колючий подбородок. Из-за широких плеч ничего не видно, и я вдавливаю ладонь сильнее, чувствуя, как в пальцы брызжет огонь ожога.

— Митри! Тай! Лэйс! — срывая голос, ору, пытаясь вывернуться из железного захвата. И мне это почти удается.

Укол в шею я чувствую скорее потому, что игла ледяная, сознание выключается раньше, чем я успеваю увидеть хоть что-то, кроме погон и нашивок.

Следующее пробуждение начинается с дикой головной боли. В последнее время я только и делаю, что прихожу в себя в медицинских отсеках, но в этот раз моей ярости хватит на то, чтобы разнести здесь все, даже будучи спеленутой по рукам и ногам металлическими ремнями. Я просто врезаюсь взглядом в склонившегося надо мной медика, а после пытаюсь дотянуться до воды. До любой воды, до которой могу.

— Слишком далеко, Вирна Мэйс, — ко мне приближается Диггхард К’ярд. — На таком расстоянии вода не откликнется даже тебе.

Что он имеет в виду под «даже тебе»?

Отец Лайтнера почти мгновенно теряет ко мне интерес, поворачивается к мужчине в белом халате.

— Она готова?

— К такому нельзя подготовиться, — отвечает тот. — Но да, жизненные показатели в норме.

— Отлично. В камеру ее.

В камеру? На этот раз въерхи, которые ко мне приближаются, в защитных масках. Как во время разгона толп и демонстраций, у них нет ни единого открытого участка кожи, и мне впору смеяться, что на меня — целых трое военных. При моем росте и комплекции это и впрямь смотрится комично: один отстегивает ремни, второй мгновенно перехватывает ноги, третий — руки.

Правда, сейчас я на них не смотрю.

Я смотрю в глаза Диггхарда К’ярда.

— Ты убил мою семью, — говорю я, и внутри все переворачивается. Сметая волной все человеческое, что жило во мне.

— Очень скоро тебе станет все равно.

Все равно?!

Я понимаю куда меня тащат, только когда перед глазами возникает вертикальная камера. Наподобие той, что я видела в Подводном ведомстве, для мгновенных допросов.

— Мне нужно знать все, что знает она, — произносит К’ярд. — И все, что знают они. Кто еще это знает. Вытаскивайте из нее любые воспоминания, все до малейшего. Все ее контакты. Мне пригодится все.

— Я смогу вытащить только то, что будет в ее живом разуме. До той минуты, пока ее мозг не поджарится.

— Вы сможете вытащить все. Иначе следующим мозгом, который поджарится, будет ваш.

Воды действительно нет. Нет отклика. Я выгибаюсь в руках въерхов, рискуя сломать себе позвоночник раньше, чем меня запихнут в камеру, но меня перехватывают поудобнее. В камере запечатывают ремнями с такой силой, что я едва могу дышать, а после фиксируют на голове шлем. За спиной — обманчиво-мягкая поверхность, которая сейчас кажется жуткой, затягивающей трясиной.

Я думала, что страшнее уже не будет, но сейчас мне страшно.

— Нет, — шепчу я. — Нет, нет, нет… я не хочу так!

Вспышка перед глазами — на интерактивном, как выяснилось, стекле, ослепляет, а потом перед глазами начинают мелькать узоры. Это не похоже ни на что из того, что мне доводилось видеть, узоры становятся объемными, заполняют все, складываются в калейдоскопные.

Калейдоскоп.

Нас восемнадцать. Восемнадцать лучших выпускников по Пятнадцатому кругу, у нас лучшие результаты, и сейчас мы собрались в Образовательном Центре Ландорхорна, учрежденном десять лет назад для проведения Первого Калейдоскопа. Сейчас здесь пройдет лотерея, которая определит судьбу каждого из нас. Которая выберет только одного победителя.

Я чувствую, как бешено колотится сердце, пока электронный генератор перебирает наши имена, а потом оно останавливается и, по ощущениям, проваливается в пятки. В то же мгновение, когда на экране высвечивается имя.