Вирна Мэйс.

— Вирна Мэйс! — объявляет сухощавая, с зачесанными назад короткими волосами, въерха в деловом костюме. — Вирна Мэйс, два шага вперед, пожалуйста! Поздравляем!

Я делаю шаг вперед, всей кожей чувствуя впивающиеся в меня взгляды. Никто из них не хочет меня поздравлять, потому что именно я отняла их шанс обучаться в Кэйпдоре. Я вижу улыбку на лице только у одного парня, он мне подмигивает и поднимает вверх большой палец.

— Молодец, — произносит одними губами, и…

Воспоминание стирается, как будто его и не было.

Я сижу на полу, рядом со мной — мама.

— Ну-ка, что неправильно? Посмотри. — Она указывает на кубики, которые я только что складывала.

Я смотрю.

Три кубика в ряд: «В», «Д», «А».

— Она тупая, — Лэйс сидит на стуле и болтает ногами.

— Она маленькая, — строго говорит мама, а потом поворачивается ко мне. — Вирна, читай.

— В… Д… А…

— Чего не хватает?

Я тянусь к кубику «О», но за миг до того, как слово сложится, воспоминание снова стирается. Картинки из памяти начинают мелькать с такой скоростью, что я едва успеваю их улавливать.

Первый день в школе.

Драка на перемене. Разбитая коленка.

Лэйс, пинающая парня из среднего класса, который меня побил.

Митри у мамы на руках. Тай.

Папа.

Дождь. Шторм. «Ваши родители погибли».

Все это ускоряется, ускоряется, ускоряется, сливаясь в практически бесконечную череду воспоминаний. Занятия спортом дома, потому что в классе я самая слабая и самая мелкая. Море перед глазами. Тепло нагретых от солнца камней.

Брызги на пальцах.

Впервые за долгое время смех. Мы все вместе стоим на берегу, вокруг серо и кажется, надвигается шторм. «Пора возвращаться домой», — говорит Лэйс и смотрит на бушующее море.

Скользящая по коленке рука, противный липкий взгляд. Шокер, который Лэйс протягивает мне. Платформа, платформа, платформа. Гусеница. Первый день в Кэйпдоре. Презрительное: «Калейдоскопница»! — «Привет, я Алетта. Я выиграла в прошлом году, но повредила ногу и не смогла учиться сразу. Мне позволили остаться, представляешь?! Не стали перевыбирать». — «Это Ромина Д’ерри».

Лайтнер К’ьярд.

Холодный, острый аромат парфюма, взгляд въерха.

— Засранец.

Картинки ускоряются еще сильнее. Я больше не различаю ничего связного, просто сплошной смазанный фон, как если бы летела в эйрлате на недопустимой скорости. Легкое покалывание в висках сменяется жжением. Все сильнее, сильнее и сильнее. Теперь калейдоскоп разваливается. Выпадает из общей картины трескающимися частями, как элементы из старой фрески.

Осколок — побережье и склонившийся надо мной Лайтнер с черными, как ночь, глазами.

Следующий — банка с мертвой бабочкой.

Они выскальзывают из общей ленты воспоминаний, которые разматывают, как нечто несущественное, растягивают по поверхности на обозрение всем.

Осколок — нападение в переулке. Еще один — шокер. Следующий — Вартас.

Пелена перед глазами густеет, а боль в голове становится такой, что во мне даже нет сил, чтобы кричать.

Снова Лайтнер.

Мгновения первой близости. Прикосновения губ.

Вспышка боли, удивительное тепло после.

В голове что-то взрывается, и я перестаю понимать, что со мной происходит. Незнакомая девушка с красными волосами кричит, выгибаясь на стене от электричества. Незнакомые темные переходы между каменных стен, странный, похожий на пещеру, кабинет, мужчина, карта, незнакомые люди рядом. 

Высокая темноволосая женщина с глазами хищницы. Сцена. Крылья за спиной.

Разваливающийся на части камень, парящий в воздухе.

«Я улечу следующим, совсем скоро мы снова встретимся. Обещаю».

Эта фраза отщелкивается, вылетает из сознания, уже спустя мгновение я не могу ее вспомнить. Как не могу вспомнить всех тех людей, которые окружают меня в рассыпающихся картинках. Волны. Свечение. Мужчина, который меня душит. Все это вылетает, крошится осколками разорванного в воздухе эйрлата стирается, выжигается из памяти.

Боль впивается в тело огненными осколками, растекаясь из превратившейся в сгусток пламени головы по всему телу.

Щелчок.

— Она все еще в сознании? Невероятно. — Перед глазами лицо мужчины.

Жесткий взгляд в упор.

— Мозговая активность… Она все еще способна мыслить. Вот это действительно невероятно.

Тишина.

Этой тишины слишком много, я смотрю на собравшихся вокруг меня мужчин, один из которых в белом халате.

— Главнокомандующий? Ваш приказ?

— Наблюдайте ее.

Он разворачивается и идет к двери. Я смотрю в спину удаляющегося незнакомца, а потом соскальзываю в бесконечную пустоту.

Лайтнер К’ярд

— Диггхард перехватил сигнал, — говорит ньестр Б’игг. — Зьира сообщила, что эйрлаты даже не направлялись в сторону Кэйпдора и летят к побережью.

Внутри стрекозы темно, но у меня перед глазами темнеет еще сильнее.

— Мы должны успеть первыми!

Потому что там Вирна. И ее семья.

Мне отвечают мрачными сосредоточенными взглядами, но генерал приказывает:

— Скорость на максимум.

Мы действительно летим так быстро, как можем, хотя я понимаю, что Диггхард вряд ли будет медлить.

Мы летим очень быстро, пересекая один круг за другим, но это все равно самый длинный полет в моей жизни.

Самый длинный и тревожный.

Поэтому я сжимаю пальцы на шлеме, цепляюсь за него, как за якорь. В голове будто на повторе играет: успеть, успеть, успеть. Добраться до Мэйс, а там схватить ее и никогда не отпускать.

Выполнить свое обещание.

Я думаю о том, как возьму ее руки в свои, как прижму к себе, и поцелую в губы, щеки, глаза. Буду целовать всю. Пусть даже придется делать это в океане. Да хоть в космосе!

Эти мысли придают сил.

Вдыхают в меня надежду.

Круги сменяются один на другой, удаляя нас от центра, за узкими полосками окон стрекозы темнота становится почти равноправной хозяйкой.

— Вижу их! — сообщает пилот. — Радар засек впереди. В небе над Пятнадцатым.

Сердце уходит в пятки.

— Когда мы с ними сравняемся? — спрашиваю, хотя скорее, требую я у генерала, который сидит рядом с пилотом. Он опустил бронированную перегородку между кабиной и нами, и я могу видеть лобовое стекло стрекозы, но в отличие от радаров, заметить отца и боевиков не могу. Слишком сильно они вырвались вперед.