class="p1">И, к счастью, мне действительно ничего этого делать не пришлось. В дверном проеме, почти заслонив его своей могучей статной фигурой, улыбаясь во весь рот, появился наш юбиляр, весело проговорив:

– А вы чего не позвонили? Зана мне говорит: «Заводи машину, Воронов, и езжай на вокзал. Поезд из Иркутска уже пришел, я узнавала».

Обнявшись с ним, мы стали одеваться. Я облачился в светлый плащ, жена в серое демисезонное пальто, которое ей очень шло.

– Сдачу за неиспользованное время не выдаем, – сумрачно сообщила нам смотрительница зала, глядя, как мы поспешно стремимся покинуть ее заведение, в котором не провели и получаса.

– Не надо, не беспокойтесь, – сказала жена и, чуть подумав, добавила: – Вы лучше позвоните милиционерам и скажите, чтобы они того бедолагу освободили. Скажите им, что за него заплатили.

– Ладно, сделаю, – твердо, хоть и не очень охотно, пообещала женщина. А моя жена в ответ на эти слова улыбнулась ей своей доброй, кроткой улыбкой.

И, удивительное дело, дама тоже улыбнулась в ответ тихой улыбкой. И лицо ее стало сразу как будто красивым. Каким и должно быть лицо доброго человека.

Улыбка бога

Храм в этом небольшом и некогда благополучном поселке у Байкала еще только строился. Однако в нижнем, уже готовом, пределе, службы велись. И я был рад тому что, проводя лето здесь, на даче, могу посещать теперь воскресные литургии. Тем более что от моей калитки в заборе, огораживающем участок, до дверей храма было не более ста шагов.

Храм возводился уже шестой год. Силами малыми: в три-четыре человека основных работников. Из коих постоянным был только кузнец Георгий (гораздый, как говорят, на все руки) из поселка Листвянка. Поселок этот раскинулся по нескольким падям на другом берегу Байкала, километрах в десяти от нашего – Порта Байкал. Рукопожатие у Георгия было настолько крепким, что порою, когда он по рассеянности особенно сильно, не замечая, впрочем, этого, сжимал твою ладонь, создавалось впечатление, что ты ненароком сунул ее в капкан, на котором тут же сомкнулись дуги.

Наблюдая иногда за работающим Георгием, складывалось впечатление, что он умеет делать все на свете. Может срезать тракторной лопатой часть склона. А затем, на нем же, прилаженной к трактору стрелой, поднять наверх бревна. Занимался он и сваркой арматуры. Штукатурил стены. Мог и плитку класть и кирпичную кладку вести. Нижний предел храма был, кстати, кирпичный, верхний строился из бревен. Одним словом, казалось, мог Георгий делать все, в чем была на строительстве надобность в данный момент. Он один мог заменить, пожалуй, с десяток людей с их узкими профессиями. Хотя вряд ли и десять человек могли бы заменить этого молчаливого, невысокого, крепкого, с седой бородой и головой, мужчину.

Обычно ближе к лету к Георгию правда присоединялось два-три новых добровольца – трудника. Но больше сезона редко кто из них выдерживал. Слишком уж безразмерен и тяжел был труд.

Но и при такой малости людей, занятых на строительстве храма, объем проделанных работ был просто ошеломляющим. Явно, что без помощи Божией тут не обходилось. И особенно это было заметно, когда я в начале лета приезжал на дачу, пробыв зиму в городе.

Поднявшись на первый взлобок нашей крутой горы и любуясь оттуда в основном разноцветными крышами дачных строений, разбросанных по падям, я поднимался потом, чуть отдохнув, еще выше. И уже видел вырастающий мне навстречу храм, стоящий почти на самой вершине горы. И каждый раз искренне дивился тому, как много было сделано на строительстве его за время моего отсутствия.

Не скажу, что храм рос, как на дрожжах, но строился он все же быстро. А главное – добротно и красиво. В обычной же жизни строители о красоте, похоже, даже не задумываются, совсем не беря ее в расчет. А ведь это так важно – красота. Без нее человеку жить тягостно. Не для сереньких спальных стандартных микрорайонов создан он со своею бессмертной душой…

Прихожан в храме на воскресной литургии бывало обычно немного.

Местные мужики сюда почти не наведывались ни по воскресеньям, ни в прочие дни. Их влекли другие радости. Рыбалка да дешевая, часто паленая, водка, поставляемая с оптовых рынков Иркутска в местные магазины.

Впрочем, осуждать их за это я не берусь, по той простой причине, что, когда рушится и, кажется, почти исчезает твое государство, казавшееся таким могучим и незыблемым, рушится привычный уклад жизни, неизбежно разрушается что-то и в самом человеке, душе его. Особенно, если душа эта не очень стойкая, и не нашла себе причала.

Вот и в этом, как я уже говорил, некогда благополучном поселке, в прежние времена всегда, как бы особнячком стояли две особенно уважаемые категории людей: железнодорожники и речники. Сами себя речники, впрочем, не без основания на то, называли моряками. Ибо Байкал – это, конечно же, не озеро, а, несомненно, океан. И уже теперь. А не в отдаленном будущем, прогнозируемом для него учеными, через миллионы лет.

Между этими стержневыми «привилегированными кастами» людей с их семьями, существовала даже некая негласная, но постоянная конкуренция во всем, касающемся даже мелочей.

Так, например, если в магазине «Водник» появлялось, редкостное по тем временам, в середине прошлого века, болгарское вино «Бисер», то на следующий день, уже стараниями железнодорожных снабженцев, оно появлялось и в их магазине, расположенном недалеко от станции. И так было не только в мелочах, но и в привычках повседневной жизни.

Железнодорожники гордились тем, что в столовой вокзала повариха готовила лучше, чем в гостинице речников. И еда там была поэтому вкуснее. Зато в детском саду речников дети меньше болели, чем в детском саду железнодорожников. Фельдшерица там работала более опытная, с многолетним стажем. А это вам «не молоденькая пищуха, только что выпорхнувшая из медучилища». К тому же у речников был свой собственный клуб, красующийся на взгорке. С большими окнами на Байкал. С кинозалом и библиотекой!..

На что у железнодорожников был, впрочем, свой козырь, побить который, казалось, ничем нельзя. Это необычайной красоты Кругобайкальская железная дорога. С ее многочисленными, выложенными природным камнем, тоннелями и подпорными стенками, с изящными виадуками. Порою казалось, что все это не было построено руками людей, а было бережно вживлено в окружающую природу, в красоту байкальских гор самим Творцом. Участок этот, в восемьдесят километров, от истока Ангары до станции Култук был построен в начале двадцатого века, еще до войны России с Японией 1904–1905 годов. И строили его не только жители Российской империи, но и сербы, итальянцы, в то время